его объяснить мое переживание. Когда я
оделся в сухую одежду, я возбужденно описал ему то, что я
ощущал, но он отбросил весь мой отчет, сказав, что в этом не
было ничего важного.
— Большое дело! — сказал он, смеясь надо мной. — Ты
видел свечение, большое дело.
Я настаивал на объяснении, но он встал и сказал, что он
должен уйти. Было почти пять часов пополудни.
На следующий день я снова настаивал на обсуждении моего
необычного переживания.
— Это было в и д е н и е , дон Хуан? — спросил я.
Он был спокоен и таинственно улыбался, в то время как я
заставлял его ответить мне.
— Можно сказать, что в и д е н и е до некоторой
степени подобно этому, — сказал он, наконец. — Ты пристально
смотрел на мое лицо и увидел его сияющим, но это было, все
же, мое лицо. Так происходит, что дымок заставляет каждого
пристально смотреть, подобно этому. Это пустяки.
— Но каком способом отличить в и д е н и е ?
— Когда ты в и д и ш ь , то нет больше привычных
черт в мире. Все является новым. Все никогда не случалось
прежде. Мир становится неправдоподобным!
— Почему ты говоришь неправдоподобным, дон Хуан? Что
делает его неправдоподобным?
— Нет больше ничего знакомого. Все, на что ты
пристально смотришь, становится ничем! Вчера ты не
в и д е л . Ты пристально смотрел на мое лицо и, так как я
нравлюсь тебе, ты заметил мое свечение. Я был не чудовищем,
подобно стражу, но красивым и интересным. Но ты не
в и д е л меня. Я не стал ничем перед тобой. Но, однако,
ты сделал хорошо. Ты сделал первый настоящий шаг к
в и д е н и ю . Единственным недостатком было то, что ты
сосредоточился на мне, и в этом случае я был для тебя не
лучше, чем страж. Ты не выдержал в обоих случаях и не
в и д е л .
— Вещи исчезают? Как они становятся ничем?
— Вещи не исчезают. Они не пропадают, если это то, что
ты имеешь в виду; они просто становятся ничем, и, тем не
менее, они все же здесь.
— Как это может быть возможным, дон Хуан?
— Ты чертовски настойчив в разговоре! — воскликнул дон
Хуан с серьезным лицом. — я думаю, что мы не нашли правильно
твое обещание. Возможно, то, что ты обещал, было никогда не
останавливать разговор.
Тон дона Хуана был строгий. Выражение его лица было
озабоченным. Я хотел улыбнуться, но не посмел. Я думал, что
дон Хуан был серьезен, но он не был серьезен. Он рассмеялся.
Я сказал ему, что если я не говорил, я становился очень
нервным.
— Тогда пойдем гулять, — сказал он.
Он привел меня ко входу в каньон у подножия холмов. Это
была примерно часовая прогулка. Мы отдохнули короткое время,
и затем он повел меня через густой пустынный подлесок к
месту с водой; то есть к месту, где, как он сказал, было
водное отверстие. Оно было таким же сухим, как любое другое
место в округе.
— Сядь в центре водного отверстия, — приказал он мне.
Я повиновался и сел.
— Ты так же собираешься сесть здесь? — спросил я.
Я видел, что он собирался сесть в двадцати ярдах от
меня. Я сел коленями перед грудью. Он поправил мое положение
и велел мне сесть так, чтобы я подогнул мою левую ногу под
себя, а правую согнул напротив ее коленом вверх. Моя правая
рука должна была лежать кулаком на земле, а левая рука
пересекала мою грудь. Он велел мне повернуться лицом к нему
и оставаться в этом положении, расслабившись, но не
'непринужденно'. Затем он вынул беловатый шнурок из своего
мешка. Он выглядел подобно большой петле. Он закрепил его
петлей вокруг своей шеи и натянул левой рукой, пока он туго
не натянулся. Он дернул натянутый шнурок правой рукой. Тот
издал монотонный вибрирующий звук.
Он ослабил зажатие, посмотрел на меня и сказал мне, что
я должен выкрикнуть особое слово, если я почувствую, что
что-то напало на меня, когда он дергал шнурок.
Я спросил, что должно было напасть на меня, и он
ответил, чтобы я замолчал. Он показал мне своей рукой, что
он собирался начать. Но он не начал; вместо этого, он дал
мне еще одно предостережение. Он сказал, что если что-то
нападет на меня очень угрожающим образом, я должен принять
боевое положение, которое он показывал мне несколько лет
назад и которое заключалось в том, что я плясал, топая по
земле левой ногой, в то же время энергично хлопая по своему
правому бедру. Боевое положение было