наверное, он потирал руки. И наконец глубоко вздохнул:
— О подруге твоей я, по-возможности, вообще не хотел разговаривать. Она просто не входила в мои расчеты.
— Не входила в расчеты?
— Ну да. Я-то устраивал вечеринку, как говорится, для своих. Чтобы это касалось только нас с тобой, понимаешь? И вдруг появляется она… Нам не следовало втягивать ее в эту кашу. Как ты заметил, у этой девочки — сверхъестественные способности. Особый дар притягивать к себе редкие случайности и неординарные события. Но в таком месте, как это, ей появляться было нельзя. Для ее способностей здесь оказалось слишком высокое напряжение…
— Что с ней случилось?
— Сама-то она в порядке. Жива-здорова… Вот только тебя ей, пожалуй, привлечь будет больше нечем. Жаль, конечно…
— Но почему?!
— Кое-что в ней самой исчезло. Сгорело внутри…
Я молчал, ошарашенный.
— Я знаю, это тяжело, — продолжал Крыса. — Но рано или поздно оно все равно сгорело бы. Как сгорало десятки раз и у тебя , и у меня, и у всех девчонок, что были с нами когда-то…
Я молча кивнул.
— Я скоро пойду, — сказал Крыса. — Мне нельзя здесь долго… Я думаю, где-нибудь мы еще обязательно встретимся, а?
— Да, конечно… — пробормотал я.
— Хорошо бы — там, где солнце светит, и лето в самом разгаре, — добавил он. — И напоследок — просьба… Завтра утром установи стрелки часов на девять ноль-ноль. Потом отодвинь часы от стены — и сзади на корпусе увидишь четыре провода. Соедини их: красный — с красным, зеленый — с зеленым. Ровно в половине десятого выходи из дома и спускайся с гор. Ровно в двенадцать один мой старый знакомый заглядывает ко мне на чай… Идет?
— Хорошо, я все сделаю.
— Все-таки я рад, что мы с тобой повстречались!..
Тишина в последний раз обняла нас обоих.
— Прощай! — сказал Крыса.
— Увидимся, — сказал я в ответ.
Закутавшись в одеяло, я закрыл глаза и весь обратился в слух. Ступая по полу так, словно ботинки его были абсолютно сухими, Крыса прошел через комнату к выходу и распахнул парадную дверь. Гостиную сразу заполнило ледяным воздухом. Ветра не было; воздух просто пропитался жутким холодом, и все.
Крыса распахнул дверь и долго стоял, не двигаясь, в дверном проеме. Он стоял и смотрел непонятно на что — не на пейзаж снаружи, не внутрь комнаты и не на меня, а на что-то совсем другое. Может, на дверную ручку, может — на собственные ботинки. Он постоял так — и, словно захлопывая ворота Времени, с мягким щелчком затворил за собою дверь.
И осталась одна тишина. Тишина — и ничего больше.
13. КРАСНЫЙ ПРОВОД, ЗЕЛЕНЫЙ ПРОВОД. ОХРИПШИЕ ЧАЙКИ.
Крыса сгинул, и вскоре невыносимый озноб охватил мое тело. К горлу подкатывала тошнота, но сколько я ни бегал в туалет проблеваться, ничего, кроме натужного кашля, наружу не выходило.
Я поднялся в спальню, кое-как стянул с себя свитер и рухнул в постель. Озноб пришел вместе с жаром. Очень скоро одеяло и простыни пропитались потом, хоть выжимай, и ледяная влажная масса облепила меня с головы до ног.
— Часы заведи на девять… — шепчет мне кто-то навязчиво в самое ухо. — Красный провод — к красному проводу… Зеленый — к зеленому… А в полдесятого уходи отсюда…
— Ты не волнуйся, — бубнит Человек-Овца. — Все будет в полном порядке…
— Все клетки постепенно переродятся, — убедительным тоном произносит моя жена. В левой руке у нее — белая сорочка с прозрачными кружевами.
Голова совершенно бессознательно мотается из стороны в сторону. Амплитуда колебания головы — от десяти до пятнадцати сантиметров…
Красный провод — к красному проводу… Зеленый — к зеленому…
— Я смотрю, ты ничегошеньки не понимаешь, — сокрушается моя подруга. Я и в самом деле не понимаю уже ни черта.
Я слышу, как шумят волны — тяжелые, зимние. Море — свинцового цвета, волны по краю — как кружевной воротник у платья девчонки… Окоченевшие чайки.
Я — один в зале запертого снаружи Океанариума. Несколько китовых пенисов, выстроенные в ряд, глядят на меня с витрины. Невыносимо душно. Нужно срочно открыть окно…
— Нельзя, — говорит водитель черного автомобиля. — Если один раз открыть, то обратно уже не закроешь. И тогда мы все просто погибнем…
Кто-то все-таки открывает окно. Нечеловеческий холод. Слышно, как кричат чайки. Их охрипшие резкие голоса раздирают мне душу в клочья.
— Вы еще помните, как зовут вашу кошку? — обращается ко мне Водитель.
— Селедка, — отвечаю я.
— Нет, не Селедка! — говорит он. — Имя вашей кошки уже поменялось! Имена, знаете ли, имеют свойство постоянно меняться. Ведь и вы сами уже не знаете, как вас зовут, не так ли?
Дикий холод.