я.
— Хм-м… А что — пожалуй, ты прав!
И Крыса широко улыбнулся. Это я понял, даже сидя в кромешном мраке к нему спиной. По тому, как слегка разрядилось напряжение в черном воздухе, по другим мелочам — я умел различать тот миг, когда он улыбается. Слишком долго мы с ним были друзьями. Так долго, что замучаешься вспоминать.
— С другой стороны, кто это сказал: 'друзья по скуке — лучшие друзья'? — прибавил он.
— Да ты же, небось, сам и сказал.
— Хм! Чутье тебя, как всегда, не подводит…
Я тяжело вздохнул:
— На этот раз мое чутье подвело меня так, что хоть волком вой. Просто жить неохота, ей-богу! Даром, что вы мне столько подсказок подсовывали всю дорогу…
— Ладно, что уж теперь… Все, что требовалось, ты сделал, как нужно.
Я не стал ничего говорить. Крыса тоже молчал и, я уверен, даже в темноте разглядывал, как обычно, пальцы на левой руке.
— Представляю, сколько неприятностей я доставил тебе! — сказал он наконец. — Мне правда очень неловко. Но другого выхода у меня не было. Кроме тебя, было совершенно некого попросить. Да я уже писал тебе обо всем этом…
— Нет, погоди! Вот как раз обо всем этом ты уж мне, будь добр, расскажи. Все это, знаешь ли, пока очень плохо укладывается у меня в голове…
— Конечно, — сказал Крыса. — Конечно, расскажу. Но сначала мы выпьем пива.
Я поднялся было с дивана, чтобы пойти за пивом, но Крыса остановил меня.
— Сиди, сам принесу, — сказал он. — Все-таки ты у меня в гостях… Привычно-уверенными шагами Крыса прошел в темноте на кухню, открыл холодильник и начал набирать оттуда в охапку банку за банкой. Слушая, как он делает все это, я попеременно то закрывал, то открывал глаза. Темнота с открытыми глазами и темнота с закрытыми глазами несколько отличались по цвету.
Крыса вернулся и выставил на стол одну за другой несколько банок с пивом. Я пошарил рукой по столу, нащупал одну, откупорил и выпил залпом чуть ли не половину.
— Когда ничего не видать, даже пиво не кажется пивом, — сказал я.
— Извини, но будет гораздо лучше, если мы поговорим в темноте…
Добрые пару минут мы с ним молча глотали пиво.
— Итак, — начал он наконец и откашлялся. Я поставил опустевшую банку на стол и, кутаясь в одеяло, приготовился к продолжению. Но продолжения не наступало. Я лишь слышал в темноте, как он болтал банкой из стороны в сторону, проверяя, сколько осталось пива. Старая привычка.
— Итак, — повторил он. И, залпом осушив пиво, лязгнул пустой банкой о крышку стола. — Начнем, пожалуй, с вопроса: что вообще заставило меня здесь поселиться. Тебя ведь и это интересует, как я понимаю?
Я ничего не ответил. Он подождал немного, понял, что ответа ждать бесполезно, и продолжал:
— Отец мой откупил эту усадьбу в пятьдесят третьем. Мне тогда было пять лет. До сих пор не знаю толком, зачем ему понадобился дом в такой глуши. Скорее всего, на распродаже бывшего имущества американской армии ее уступали за смехотворную цену. Да ты и сам видишь — дорог вокруг никаких; пока доберешься досюда, проклянешь все на свете. Летом еще ничего, а уж как снег повалит — что здесь делать человеку, вообще непонятно. Янки хотели здесь построить радиолокационную базу, и даже начали дорогу прокладывать, да скоро смекнули, что средств не хватит, и все работы свернули. Городок внизу — нищий, о том, чтоб дорогу достроить, и не помышляет. Да и зачем такая дорога могла бы пригодиться — пусть даже доведенная до ума?.. Вот так и вышло, что люди эту землю прокляли и забыли.
— А что, Профессор Овца не хотел вернуться?
— Профессор Овца живет в своих воспоминаниях. И не хочет никуда возвращаться.
— Пожалуй, что так… — пробормотал я.
— Ты пиво-то пей! — подзадорил меня Крыса.
— Да мне уже хватит, — сказал я. Керосинка погасла давным-давно, и, несмотря на толстое одеяло, тело мое промерзало так, что зуб на зуб не попадал. Крыса вскрыл очередную банку и продолжал пить пиво один.
— Отец в это место просто влюбился. Дорогу, где нужно, отремонтировал. Дом подлатал. Деньги, надо думать, ухлопал немалые! Зато теперь, была бы машина, летом здесь можно очень неплохо прожить. С печкой, туалетом, душем, телефоном и аварийной электростанцией. Что за жизнь здесь вел Профессор Овца — я даже гадать не берусь…
И Крыса издал горлом странный звук: не разобрать — то ли сдавленный вздох, то ли просто пивная отрыжка.
— С пятьдесят пятого по шестьдесят третий мы каждое лето приезжали сюда всей семьей. Родители, мы с сестрой и наша гувернантка. Если подумать, то был самый достойный период моей жизни… Пастбища перед домом — как и сейчас, впрочем — сдавались городу