Вон, значит, как? — удивился он.
Человек-Овца налил себе бренди, поднес бокал ко рту и принялся отхлебывать маленькими глоточками. Я откупорил пиво и стал пить прямо из банки.
— Послание твое мы передать не смогли, — сказал Человек-Овца.
Я молча кивнул.
— И пришли, чтобы тебе об этом сказать.
Я поднял глаза к календарю на стене. Дата истечения срока обведена красным фломастером, и до нее оставалось всего три дня. Впрочем, теперь мне было уже все равно.
— Ситуация несколько изменилась, — медленно произнес я. — Я теперь очень зол. Так сильно, как еще не злился в жизни ни разу.
Человек-Овца молчал, застыв с бокалом в руке.
Я взял гитару за гриф, размахнулся — и что было силы шарахнул ею о кирпичный угол камина. Под душераздирающий визг лопающихся струн инструмент разлетелся вдребезги. Человек-Овца слетел с кресла, точно ошпаренный. Уши его качались, точно лапы сосны на ветру.
— В конце концов, я тоже могу когда-нибудь разозлиться, — все так же медленно сказал я. Словно бы убеждал себя самого: я тоже имею право на злость, все в порядке…
— Нам очень жалко, что не получилось тебе помочь, — пробормотал Человек-Овца. — Но ты пойми одно: мы к тебе относимся хорошо.
Какое-то время мы с ним сидели и молча смотрели на снег за окном. Мягкий снег высыпался из облака, как пух из дырявого одеяла. Я отправился на кухню за очередной банкой пива. Проходя по коридору у лестницы, оглянулся на старое зеркало. Как и следовало ожидать, тот, что был по ту сторону зеркала, тоже решил сходить за очередной банкой пива. Мы посмотрели друг другу в глаза и вздохнули. Обитая в разных мирах, мы думали с ним одинаково. Прямо как Граучо и Харпо Маркс из 'Утиного Супа'.
Кроме меня самого, в зеркале отражалась еще и гостиная за моей спиной. А может быть, наоборот — гостиная за его спиной отражалась по эту сторону зеркала. Так или иначе, обе комнаты выглядели абсолютно одинаковыми. Диваны, кресла, ковер на полу, часы, стеллажи — все до последней мелочи совпадало. И там, и здесь — одна и та же, не очень изысканная, но уютная гостиная большого дома. И все-таки мне показалось, будто между комнатой там и комнатой здесь была какая-то разница. Или мне только так показалось?
Я достал из холодильника запотевшую, небесно-лазурного цвета банку 'Левенбрау' и с пивом в руке поплелся назад. На обратном пути я еще раз посмотрел на гостиную в зеркале. Потом — на ту гостиную, из которой пришел. Человек-Овца все так же сидел в кресле, не двигаясь, и рассеянно наблюдал, как падает снег за окном.
Я опять повернулся, чтобы взглянуть на Человека-Овцу по ту сторону зеркала. Однако в зеркале не было никакого Человека-Овцы. В зеркале я увидал лишь громадную пустую гостиную, посередине которой стояли диван, пара кресел и стол. Там, в зеркальном мире, я был бесконечно один. У меня отвратительно засосало под ложечкой.
— Плохо выглядишь, — сказал Человек-Овца.
Ничего не ответив, я плюхнулся на диван, молча откупорил банку с пивом и сделал большой глоток.
— Простудился, сразу видать. Для непривыкшего, конечно, зима здесь слишком холодная. Да и воздух чересчур сырой… Постарайся сегодня пораньше заснуть.
— Ну уж нет, — покачал я головой. — Сегодня я вообще спать не лягу. Сегодня я буду сидеть и ждать, пока мой друг не придет.
— Ты знаешь, что он придет?
— Знаю, — сказал я. — Он придет сегодня в десять вечера.
Человек-Овца, не говоря ни слова, смотрел на меня. Глаза его в прорезях маски казались абсолютно невыразительными.
— Сегодня вечером я собираюсь в дорогу, а завтра снимаюсь отсюда. Если встретишь его — так и передай… Хотя, скорее всего, и передавать-то уже не нужно. Человек-Овца с понимающим видом кивнул:
— Нам будет грустно, когда ты уйдешь… Ну, ладно. Наверно, тут и правда ничего не поделаешь… А ничего, если мы бутерброды с собой заберем?
— Ради Бога…
Человек-Овца завернул бутерброды в носовой платок, сунул сверток в карман и натянул перчатки.
— Надеюсь, еще увидимся как-нибудь… — сказал на прощание Человек-Овца.
— Не сомневаюсь, — ответил я.
Человек-Овца ушел через пастбище на восток. Фигурка его очень скоро скрылась за снежной вуалью. И осталась одна тишина.
Я налил в бокал Человека-Овцы бренди сантиметра на два и выпил залпом до дна. В горле сделалось горячо. Чуть погодя горячей волной окатило желудок. Еще через полчаса дрожь во всем теле кое-как унялась. Только звон часов у камина как будто усилился и еще долго грохотал, не найдя выхода, в голове.
Я принес со второго этажа одеяло и прикорнул на диване. Непонятно с чего я смертельно устал — точно малый