мне сообщи. Хорошо? Несколько секунд он мялся под моим взглядом так, словно ему было страшно неуютно жить на свете.
— Хорошо… — выдавил он наконец. — Если что, мы тебе сообщим.
Я с огромным трудом сдержался, чтобы не расхохотаться ему в лицо. Вруном Человек-Овца был просто бездарным.
Надев перчатки, он поднялся с дивана и подошел к двери.
— Мы еще зайдем. Может, через несколько дней, точно не знаем — но зайдем, — произнес он, и живой огонек в его глазах погас. — Надеемся, мы никого не стесним?
— Нет, конечно! — поспешно замотал я головой. — Я буду очень рад!
— Ну, тогда зайдем, — сказал он и затворил за собой тяжелую дверь. Овечий хвостик чуть было не прищемило — но, к счастью, все обошлось.
Через полуоткрытые ставни я видел, как он остановился во дворе и снова долго, завороженно таращился на облезлый почтовый ящик. Затем вдруг резко ссутулился, как бы подлаживая все тело к костюму овцы — и очень резво затрусил через поле к роще на востоке от пастбища. Его оттопыренные в стороны уши при этом качались, как доски трамплинов, с которых только что прыгнули в воду. Очень скоро Человек-Овца превратился в белесую точку — а потом и вовсе растаял на фоне берез.
Человек-Овца скрылся из виду, а я еще долго смотрел в окно на пастбище и на рощу. Чем дольше я смотрел в окно, тем меньше у меня оставалось уверенности в том, что Человек-Овца только что сидел в этой комнате и говорил со мной.
Тем не менее, на столе стояло два бокала из-под виски и пепельница с окурками 'Сэвэн Старз', а на диване я обнаружил несколько клочьев овечьей шерсти. Я сравнил их с теми, что нашел на заднем сиденье 'Лэндкрузера'. Полное совпадение.
После ухода Человека-Овцы хотелось собраться с мыслями, и я отправился на кухню жарить гамбургер. Мелко нарезал и поджарил на сковородке лук, затем достал из холодильника кусок говядины, разморозил его и пропустил через мясорубку. В огромной кухне царил строгий порядок и, я бы сказал, какая-то прочищающая мозги атмосфера — несмотря на то, что посуда, кухонные инструменты, приправы со специями, какие только могли понадобиться хорошему повару, были собраны здесь просто в невообразимом количестве. Если бы мимо дома с такой кухней проложили шоссе, можно было бы запросто, не меняя ничего в интерьере, открыть здесь придорожный ресторанчик, что-нибудь типа горной заимки, и в этом деле весьма преуспеть. А что? Обедать, созерцая через распахнутые окна, как в долине под лазурными небесами пасутся овечьи стада — в этом есть своя прелесть! После обеда мамаши и папаши выводят своих карапузов в долину играть с ягнятами, а влюбленные парочки прогуливаются в роще среди берез… Сработало бы на все сто!
Крыса заправлял бы делами, я — готовил еду. Да и Человеку-Овце, я уверен, тоже нашлось бы какое-нибудь занятие. В 'Горной Заимке' даже его сумасбродный наряд воспринимался бы вполне естественно. Позвали бы к себе практичного овчара — пусть разводит и дальше своих овец. Должна же в такой компании быть хоть одна практичная личность. Собак завели бы. А Профессор-Овца приезжал бы в гости на выходные…
Я помешивал деревянной лопаткой лук на сковороде и предавался фантазиям о ресторанчике.
Совершенно неожиданно в голове мелькнула мрачная мысль: а что, если я действительно больше не увижу свою подругу и ее чудесные уши? Возможно, Человек-Овца прав. Пожалуй, и в самом деле нужно было идти сюда одному. Может даже, следовало… Я помотал головой и вернулся к мыслям о ресторанчике.
Старина Джей — вот с кем все бы пошло, как по маслу, приедь он сюда! Вот на ком и должно было бы все держаться. На его терпении и сочувствии. На готовности все понять и простить…
Решив подождать, пока лук на сковородке остынет, я присел у окна и еще долго глядел на долину.
8. ЛИЧНОЕ ШОССЕ ГОСПОДИНА ВЕТРА
Следующие три дня протекли абсолютно бездарно. Ничего нового не происходило.
Человек-Овца не появлялся. Я готовил еду, ел, читал книги, после заката пил
виски и ложился спать. Утром вставал в шесть, выходил на пробежку, описывал по
краю пастбища полукруг и возвращался назад по прямой, после чего принимал душ и
брился.
С каждым утром воздух в долине становился все холоднее. Осенняя листва на березах редела день ото дня, и сквозь дыры меж оголившихся веток в долину уже просачивались с северо-запада первые зимние ветры. Всякий раз, возвращаясь с пробежки, я останавливался точно посередине пастбища и слушал их голоса. 'Обратно не повернуть!' — выносили они мне безжалостный приговор. Короткая осень закончилась.
Проведя три дня без сигарет и почти без движения, я потолстел