из глаз — и вокруг не осталось ни одной живой души. Все застыло, как на картине, и лишь одуванчики на газонах покачивали золотыми головками под зябким ветром.
Прямо с платформы мы окинули взглядом город — типичнейший привокзальный городишко глухой японской провинции. Неказистое зданьице универмага, вихляющаяся из стороны в сторону центральная улица, терминал на десяток автобусов и будка справочного бюро. При первом же взгляде на этот 'город' хотелось завыть от скуки.
— Мы уже приехали? — спросила она.
— Нет еще. Сейчас пересядем на еще один поезд. Местечко, куда мы едем, будет гораздо, гораздо меньше…
Я зевнул и еще раз вздохнул поглубже.
— А здесь — просто место привала. Здесь поселенцы решили повернуть на восток.
— Поселенцы?
Мы зашли в зал ожидания, сели на скамью перед негоревшей керосиновой печкой, и до прихода поезда я в общих чертах успел рассказать ей историю города Дзюнитаки. Чтобы не путаться в хронологии, я пользовался пометками, которые сделал на чистой странице в конце книги. Разделив страницу напополам, в левую часть я выписал все основные даты истории Дзюнитаки, а в правую — события, происходившие в Японии в те же годы. В итоге у меня получилась очень даже внушительная таблица.
Например: 1906 год — взятие Порт-Артура / сын юноши-айна погибает на фронте. Если мне не изменяет память, в том же году родился Профессор Овца. От даты к дате по всей истории прослеживалась какая-то странная взаимосвязь.
— Хм! Посмотреть сюда — получается, будто японцы только и жили от одной войны до другой! — удивилась подруга, разглядывая мою таблицу.
— Похоже на то, — согласился я.
— Почему же так получается?
— Сложный вопрос… В двух словах не объяснишь.
— Хм-м!
Зал ожидания, как и большинство залов ожидания на вокзалах, был пуст и ничем не примечателен. Жутко неудобные скамейки, пепельницы с водой, забитые отсыревшими окурками, тяжелый и спертый воздух. На стене — несколько плакатов турфирм и объявление о розыске каких-то преступников с фотографиями. Кроме нас в зале находились еще трое — апатичный старик в свитере из верблюжьей шерсти и молодая мать с сыном лет четырех. Старик сидел как приклеенный на скамейке, уткнувшись в толстый литературный журнал. Каждую очередную страницу он перелистывал так, словно отдирал от бумаги липкую ленту. Происходило это с интервалами в добрых минут пятнадцать. Мать же с сыном напоминали супружескую пару, у которой чувства друг к другу остыли лет тридцать назад.
— По большому счету, наш народ всегда состоял из бедных людей, которым всю жизнь казалось, что из бедности можно как-нибудь вырваться…
— Что-то вроде крестьян Дзюнитаки?
— Вот-вот! Потому те крестьяне и вкалывали как сумасшедшие — костьми ложились, осваивая целину. А большинство из них так и померло без гроша за душой…
— Но почему?
— Земля здесь такая! Почва на Хоккайдо холодная: хотя бы раз в несколько лет урожай обязательно перемерзнет. Не собрал урожая — мало того, что самому жрать нечего, нечего и продать. А ничего не продашь — не купишь ни керосина, ни семян, ни рассады на следующий год. Вот и приходится закладывать землю и занимать деньги под бешеные проценты. Но с урожая, который снимается на этой земле, такие проценты выплачивать практически невозможно. И кончается все тем, что землю у тебя отбирают. По такой схеме разорились личные хозяйства у огромного числа крестьян…
Наскоро перелистав 'Историю Дзюнитаки', я нашел нужное место и зачитал ей вслух:
— 'К 1930-му году число крестьян-единоличников сократилось до 46% от общего населения Дзюнитаки. Такое положение было обусловлено экономическим кризисом, охарактеризовавшим начало эры Тайсе, а также сильными морозами, периодически губившими большую часть урожая…'
— Вот так: люди новые земли освоили, леса превратили в поля — а в итоге так и не смогли никуда убежать от своих долгов… — задумчиво резюмировала подруга.
До отправления поезда оставалось еще сорок минут, и она решила пойти прогуляться по городу. Я остался в зале ожидания, купил в автомате банку колы, достал из кармана детектив и попытался читать с того места, где когда-то остановился. Поелозив минут десять глазами по раскрытой странице, я захлопнул книгу и сунул обратно в карман. В голову абсолютно ничего не лезло. В голове моей толпились овцы; я скармливал им страницу за страницей какой-то нескончаемой писанины, и они послушно хрумкали бумагой, сжирая все подчистую. Я закрыл глаза и вздохнул. Тишину прорезал гудок товарного поезда, следовавшего мимо без остановки.
За десять минут до отправления она вернулась