На подносе стояли тарелки — суп с гренками, салат и фрикадельки для Профессора Овцы, а также пара чашек кофе для нас.
— А вы уже жрали? — спросил Профессор.
— Только что из-за стола, — закивали мы в ответ.
— И что же вы жрали?
— Телятину в белом вине, — ответил я.
— Жареные креветки, — ответила подруга.
— Хм-м! — промычал Профессор Овца, отхлебнул супа и захрумкал гренками. — Я, конечно, извиняюсь, но придется мне болтать с вами и жрать одновременно. Уж очень охота…
— Пожалуйста-пожалуйста! — сказали мы с подругой.
Он принялся за свой суп, мы — за кофе. Профессор Овца уткнулся глазами в тарелку и не поднял взгляда ни разу, покуда не выхлебал весь суп.
— Вы знаете место на фотографии? — спросил я.
— Знаю. Отлично знаю.
— Вы можете рассказать, где оно находится?
— Э-э, погоди, — сказал Профессор Овца и отодвинул опустевшую тарелку. — Во всяком деле нужны порядок и последовательность! Давай-ка начнем с тридцать шестого года. Сперва говорю я, потом ты.
Я кивнул.
— Итак, рассказываю в двух словах, — начал Профессор Овца. — Овца забралась в меня летом 1935 года. Однажды в Маньчжурии, неподалеку от монгольской границы, я заблудился в горах. Наступила ночь — делать нечего, я устроился на ночлег в какой-то пещере и заснул. И тут мне приснилась овца. Овца заглянула мне в глаза и спросила, можно ли в меня вселиться. 'Валяй, — ответил я ей, — я не возражаю'. Откуда мне было знать, что разговор всерьез? Наоборот: помню, ясно осознавал, что это всего лишь сон! — Профессор саркастически засмеялся. — Такую овцу я видел впервые в жизни. По профессии мне полагается знать все породы овец на Земле. И я их знаю — все, кроме этой! Эту я ни с какой мне известной породой отождествить не могу. Совершенно неповторимый изгиб рогов, на редкость короткие, сильные ноги. Глаза — громадные и ясные, как вода в горных реках. Шерсть белоснежная, а на спине — коричневое пятно в форме звезды. Я сразу понял: второй такой овцы не сыскать на всем белом свете! Вот я и ответил ей, что не буду возражать, если она в меня вселится. Как ученый, я хотя бы во сне не желал упускать такой уникальнейший экземпляр!..
— А что вы испытывали, когда в вас вселялась овца?
— Да ничего особенного! Просто начал чувствовать, что во мне завелась овца. С утра как проснулся — так и чувствовал постоянно: внутри у меня — овца. Очень естественное ощущение.
— А, скажем, голова у вас никогда не болела?
— За всю жизнь — ни разу!
Профессор Овца набил рот фрикадельками, и его челюсти заработали с удвоенной энергией. Не прожевав и половины, он с набитым ртом продолжал:
— Вообще, на севере Китая и в Монголии вселение овцы в человека — не такая уж редкость. Местные жители с незапамятных времен свято верят, что тот, в кого входит овца, получает особое небесное благословение. Еще в летописях эпохи Юань (*24) упоминается 'звездоносный белый овен', вселявшийся в Чингисхана… Ну, что? Интересно?
— Интересно!.. — ответил я.
— Считают, что овца, вселяющаяся в людей, — бессмертна. И человек, в котором она живет, не может умереть. Однако стоит овце уйти из человека, как человек свое бессмертие теряет. Все решает сама овца. Нравится ей 'хозяин' — она может оставаться в нем десятки лет. Станет ей что-нибудь не по нраву — прыг наружу, и поминай как звали! Людей, которых бросила овца, называют 'обезовеченными'. Таких вот, как я, например…
Чав, чав.
— Сразу после того, как во мне завелась овца, я занялся серьезнейшим изучением
местных верований, обычаев и преданий, связанных с овцами. Опрашивал население,
копался в старых рукописях. Тогда и пополз среди жителей слух, что в меня
вселилась овца. О слухе было доложено начальству. Начальству все это не
понравилось, я получил ярлык 'психически неуравновешенного' — и вскоре меня отправили на родину. Так сказать, очередная 'жертва колониального синдрома'… Профессор Овца умял три последние фрикадельки и принялся за французские булочки. Судя по всему, аппетит у него был будь здоров.
— Величайшая глупость Японии нового времени, — продолжал он, — заключается в том, что мы так ничему и не научились у наших азиатских соседей. История с овцами — лучшее тому подтверждение. Отчего погибло японское овцеводство? Да оттого, что с самого начала его ориентировали на выполнение узко прагматической задачи — поскорее завалить общество бараниной и овечьей шерстью. Никому и в голову не приходило организовать спланированное, постепенное внедрение овцеводства в повседневную жизнь. Решения принимались, исходя из сиюминутных нужд, а фактор Времени отбрасывался, как ненужный