Все по-старому. Никто не менялся, и ничто не менялось…
— Ты что, на самом деле так думаешь?
— Да, я так думаю. Никакой эксплуатации не существует. Это все детские сказки. Ты же, я надеюсь, не веришь, что дудками Армии Спасения можно и впрямь спасти белый свет? Не придумывай то, чего нет!…
— Ну, ладно — может, я напридумывал лишнего… — вроде как согласился он. — На прошлой неделе ты — вернее, мы оба — сочиняли текст рекламы про маргарин. Надо сказать, отменная получилась реклама. Отзывы были самые положительные. Но ты мне скажи: сколько раз за последние годы ты лично ел маргарин?
— Ни разу. Терпеть не могу маргарин.
— Вот и я ни разу. В этом-то все и дело! Раньше мы, по крайней мере, работали от чистого сердца, верили в то, что делали, за это и уважали себя. А сейчас? Засоряем мир всяким дерьмом — словами без сути и смысла…
— Маргарин, между прочим, — полезный для здоровья продукт. И жиры в нем — исключительно растительные, и холестерина до крайности мало. Старческие болезни от него не развиваются, а в последнее время, говорят, даже вкус стал совсем не плохой… И стоит дешево. И хранится долго…
— Вот и жри его сам!
Я откинулся вглубь дивана и медленно потянулся всем телом.
— Да не все ли равно? Едим мы с тобой этот маргарин или нет — в конечном счете, разницы-то никакой! Переводить дежурную белиберду или сочинять рекламную фальшивку про маргарин — по сути, одно и то же занятие! Да, мы засоряем мир бессмысленными словами. Ну, а где ты их видел — слова, имевшие смысл?… Брось ты, ей-Богу: не бывает ее, работы от чистого сердца. Нигде ты ее не найдешь. Это все равно, что пытаться дышать от чистого сердца или мочиться от чистого сердца в сортире!
— Все-таки раньше ты был как-то… невиннее.
— Возможно, — сказал я и затушил в тяжелой пепельнице сигарету. — 'В одном невинном городишке один мясник невинный жил. Он на невинные котлетки невинных телочек рубил'… Конечно, если ты думаешь, что надираться виски с утра пораньше
— занятие вполне невинное, то можешь продолжать сколько влезет!
Тишина затопила комнату. В долгой паузе раздавалось лишь мерное клацанье авторучки о деревянный стол.
— Извини, — не выдержал я. — Я не хотел с тобой так разговаривать.
— Да все в порядке, — сказал мой напарник. — Может, здесь ты как раз и прав… Звонко щелкнув, отключился перегревшийся кондиционер. Стоял тихий полдень. Такой тихий, что делалось жутко.
— Возьми себя в руки, — сказал я. — Ты посмотри, сколько всего мы уже добились — только своими силами! Никому не должны — и нам никто не должен… И уж, по крайней мере, в нашем деле больше здравого смысла, чем у этого сброда карьеристов, чья задница всегда прикрыта, а жизнь — от должности до должности, и которые ничего не умеют, кроме как разваливаться в креслах с самодовольными мордами…
— Мы же были друзьями, так ведь?…
— Мы и сейчас друзья, — сказал я. — Всю дорогу вместе прошли, друг за друга цепляясь.
— Мне так не хотелось, чтобы вы разводились.
— Знаю…- ответил я. — Но, может, все-таки объяснишь мне насчет овец?
Он кивнул, отправил ручку обратно в карандашницу, потер пальцами веки — и начал:
— Человек этот появился сегодня в 11 утра…
2. ПОЯВЛЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА СО СТРАННОСТЯМИ
Человек этот появился в 11 утра. В таких маленьких фирмах, как наша, время суток под названием 'одиннадцать утра' бывает двух разновидностей. Либо это — капитальная запарка, либо — капитальное безделье; чего-то среднего не дано. Или мы бестолково суетимся и бегаем, в делах по самые уши, — или так же бестолково клюем носами и досматриваем утренние сны. Что же касается 'дел средней важности', если такая штука вообще бывает, то их всегда очень удобно выполнить 'как-нибудь после обеда'.
Человек этот появился утром именно второй разновидности. Утру, случившемуся в тот день, можно смело ставить памятник Классического Безделья. Всю первую половину сентября мы вкалывали как ненормальные; но лишь только заказ был выполнен, жизнь в конторе остановилась. Трое, включая меня, взяли неиспользованные летние отпуска с опозданием на месяц; всем же остальным работы только и оставалось, что с утра до вечера затачивать карандаши. Мой напарник выскочил снять денег в банке; другой сотрудник убивал время, слушая свежие пластинки в демонстрационном зале музыкального магазина напротив; и только девочка-секретарша, оставшись одна в опустевшей конторе, изредка отвечала на телефонные звонки да листала 'Прически осеннего стиля'.
Дверь в контору он отворил без единого звука — и так же беззвучно затворил ее за собой. При этом его