очков болели глаза.
— Почему развелся?
— По личным причинам.
— Ну, это понятно, — произнес он терпеливо. — Ни разу не слышал о разводе не по личным причинам.
Я молчал. Вот уже много лет между нами было что-то вроде негласной договоренности: не касаться проблем личной жизни друг друга.
— Я не собираюсь ничего выпытывать, — пояснил он, как бы извиняясь, — Но все-таки мы с ней тоже были друзьями, и это меня несколько… шокировало. Я ведь думал — вы хорошо ладили…
— А мы всегда хорошо ладили. И разошлись без скандала.
Озадаченный, мой напарник замолчал, только шариковая ручка все щелкала, тыкаясь в его распахнутую ладонь. На нем была темно-голубая рубашка с черным галстуком, волосы сохраняли аккуратные следы расчески. Одеколон и лосьон, судя по запаху, из одного набора. На мне же — майка, на которой Снупи (*6) обнимался с доской для виндсерфинга, старенькие, добела застиранные 'ливайсы' и замызганные теннисные туфли. На любой посторонний взгляд, он смотрелся куда приличнее.
— Помнишь то время, когда мы работали вместе с ней, втроем?
— Прекрасно помню, — ответил я.
— Хорошее было время, — сказал мой напарник.
Я прошел от кондиционера в центр комнаты, плюхнулся на шведский диван небесно-голубого цвета, заколыхавшийся подо мной, как желе, вытянул из настольной сигаретницы для посетителей штуку 'Пэл-Мэла' с фильтром и прикурил от массивной зажигалки.
— Ну и что?
— Пожалуй, мы тогда схватились за слишком много дел сразу…
— Это ты про объявления для журналов?
Мой напарник кивнул. Я вдруг ощутил к нему что-то вроде сочувствия: он, видно, порядком помучился перед тем, как начать такой разговор. Я взял со стола увесистую зажигалку, повернул винт и укоротил длину пламени.
— Я понимаю, что тебе неохота про все это говорить, — сказал я и положил зажигалку обратно на стол. — Но ты вспомни сам. С самого начала — не я принес эту работу, и не я предлагал ею заняться. Это ты ее нашел, и предложил ее всем тоже ты. Разве не так?
— Тогда была вынужденная ситуация, я не мог отказаться. И к тому же, у нас была куча свободного времени…
— Опять же, и деньги получились хорошие…
— Да, мы тогда прилично заработали. И в контору попросторнее перебрались, и людей смогли побольше нанять. Я вот машину себе заменил, квартиру купил новую, обоих детей в частный колледж отдал — тоже прилично стоило… Все-таки к тридцати уже лучше что-нибудь иметь за душой.
— Ну, ладно. Заработал — и заработал. Чего тут оправдываться?
— Да вовсе я не оправдываюсь! — ответил мой напарник. Сказав так, он подобрал брошенную на стол авторучку и несколько раз легонько потыкал ею в ладонь. — Только знаешь… Сейчас, как вспомню те времена — как-то даже не верится, что все действительно было. Все эти наши долги на двоих, переводы чего ни попадя, объявления на стенах метро…
— Ну, если ты чувствуешь, что давно не расклеивал объявлений — я и сейчас могу составить тебе компанию…
Он поднял голову и посмотрел на меня.
— Эй, я же не шутки шучу…
— Я тоже, — ответил я.
Мы помолчали.
— Столько всего изменилось с тех пор, — произнес, наконец, мой напарник. — Скорость жизни, мысли людей… Вот, например, сейчас мы даже не знаем, сколько зарабатываем на самом деле! Приходит налоговый эксперт, сочиняет бумажки какие-то непонятные: 'там вычитаем, тут погашаем, здесь у нас налог чрезвычайный' — и так без конца…
— Но это везде так!
— Да я понимаю. И даже понимаю, что без этого — никуда. Но раньше было все-таки… веселее.
— 'Дольше живу — и все выше тени невидимых стен у моей тюрьмы…' — пробормотал я себе под нос.
— Это что такое?
— Так, ерунда, — сказал я. — Ну-ну, и что же?
— А то, что сейчас у нас — сплошное выколачивание денег. Мы просто эксплуататоры, кровососы — и ничего больше.
— Эксплуататоры? — удивившись, я посмотрел на него. Между нами было расстояние в пару метров; он сидел на стуле, и его голова находилась выше моей сантиметров на двадцать. За его головой висела картина. То было какая-то новая, не виданная мною ранее черно-белая литография, изображавшая рыбу с крыльями. Судя по морде, рыбе было не особенно радостно от наличия крыльев у себя на спине. Видимо, она плохо понимала, как ими пользоваться. — Кровососы?… — переспросил я, на этот раз самого себя.
— Они самые.
— Ну, и чью же кровь мы сосем?
— Да всех вокруг понемногу!
Кисти его рук находились как раз на уровне моего взгляда. Задрав ноги и скрестив их на спинке небесно-голубого дивана, я неотрывно следил за танцем ручки у него на ладони.
— Как бы там ни было, разве ты не видишь, что мы изменились?
—