души изумруда перешла в меня. Вот меня и
отправили от греха подальше — основывать свой клан.
— Не понял, — признался я на этот раз. — Что-то я о таком не слышал.
— Немудрено, Лунин, немудрено, — торжественно изрек гном. — Ибо
случай действительно очень редкий. Случается такое раз в несколько тысяч
лет. Но все просто — даже вы, люди, поймете. Если судьба меня выделила —
значит, я буду играть какую-то важную роль. И все об этом знают. Смогу
ли я спокойно жить после этого в клане? Вожди будут ждать, что я их
подсижу. Молодежь станет устраивать мне пакости или заискивать… Лучший
способ — отправить меня в свободное плавание. Сделать основателем клана.
Что может быть почетнее для любого гнома? Тем более не старшего в роду?
А что — клан Шмигги — по-моему, звучит!
Глаза гнома так горделиво поблескивали, что мне стало ясно: налицо
мания величия. Но ею страдает по меньшей мере половина всех гномов,
поэтому вслух я ничего не сказал.
— Ешьте мясо, — предложил я, снимая с огня три деревянных шампура.
Валия не заставила себя упрашивать, гном тоже впился в жареную
баранину крепкими зубами и громко зачавкал.
— Спасибо, Лунин, — с набитым ртом проворчал он.
— Повкуснее глины?
— Да, пожалуй, — неохотно согласился гном. — Но я предпочитаю фрукты.
Валия, видя, как жадно ест гном, рассмеялась. А потом спросила:
— Почему ты все время называешь моего друга Лунин? Говорил хотя бы
«господин Лунин». Или Сергей. Его так зовут.
Давясь мясом, гном горестно покачал головой:
— Увы мне! Обычаи не позволяют. Если уж он представился мне как
Лунин, иначе я его назвать не могу. Если бы, скажем, твой друг сказал:
«светло-вельможный величайший брат императора господин Лунин», мне бы и
пришлось так называть его всю жизнь. Но он сказал просто: «Лунин».
Обычаи сильнее меня!
— Да, он говорит правду, — подтвердил я. — Не обращай внимания,
княжна. Ты не знала, как нужно представиться, а я знал и все же допустил
ошибку, а ты все сделала правильно. Вот что значит всегда и везде
соблюдать этикет.
— Да, этикет — грандиозная вещь! — не смог смолчать Шмигги. — Что я
уважаю в людях — так это то, что некоторые из них соблюдают этикет.
Дальнейший наш обед проходил под несмолкаемые, перебиваемые лишь
чавканьем рассуждения гнома о том, что он еще ценит в людях. В
частности, он ценил скромность некоторых представителей нашей расы —
вполне оправданную, если учесть, что мы, вообще-то, ни на что не
годимся. Еще его привлекала молчаливость наших сородичей — ибо