пришлось туже затянуть пояса. По ночам я мерз без
плаща, который сбросил в схватке с Заурбеком. Валия не предлагала мне
места под своим, хотя я воспринял бы такое предложение правильно —
только как попытку разделить тепло. Но, видно, княжне не пристало спать
в одной постели даже со своим регентом. Даже если под сном понимается
только сон, и ничего больше.
Вечером четвертого дня я рискнул развести костер. Мы были далеко от
Бештауна и не опасались, что наш костер заметят. Мало ли кто
путешествует по степи и разжигает костры? Огонь я зажег с помощью
бензиновой зажигалки, купленной в «Молочном поросенке» за серебряный
динар. Устройство зажигалки не изменилось с древнейших времен. А
нефтяные скважины работали теперь сугубо на бензин для зажигалок и
керосин для осветительных ламп. В двигателях он не горел, на открытом
воздухе — не так бойко, как прежде, но все-таки пламенел, давая свет и
тепло. Кое-где в Бештаунском княжестве еще делали асфальт, но в очень
небольших количествах, чтобы залатать дорогу или сделать отмостку вокруг
дома. Асфальт стоил дороже бетона.
Сухие сучья весело трещали. Мне было хорошо, потому что я наконец
согрелся. Валия задумчиво улыбалась. Ей хотелось есть. Наверное, в своей
жизни девушка впервые чувствовала голод, не будучи уверена, что сможет в
ближайшее время его утолить.
— Во что ты веришь, Сергей? — вдруг спросила меня княжна.
— В окончательную победу добра и справедливости, — не задумываясь
ответил я. — В то, что все страдания когда-то пройдут. В то, что мы
обязательно встретимся с любимыми людьми. И будем счастливы, как и сами
не могли бы пожелать.
— Тебя не застанешь врасплох, — протянула девушка. — А как называется
твоя вера?
— Не знаю. Никак. В это верили мои учителя и друзья. Верили и верят,
— поправился я.
— А я до сих пор не знаю, куда прибиться, — улыбнулась Валия. —
Сейчас мы едем к славянам. Монахи спят и видят, чтобы обратить всех
наших жителей в христианскую веру. Заурбек был мусульманином. Выйди я за
него замуж — пришлось бы принять ислам и мне. Отец был язычником. А
большинство моих подданных из Бештауна поклоняются Лермонтову…
— Лермонтов — великий поэт, — согласился я.
— И пророк, — добавила Валия.
— Может быть, — согласился я. — А твои подданные признают других
пророков, кроме Михаила Юрьевича?
— Конечно, — ответила княжна.
— Кого же?
— Многих великих людей прошлого.
— Достоевского? Толстого? — попытался предположить я.
— Наверное, — улыбнулась