рубашку. К ремню я пристегнул меч.
Священник не был вооружен, не считая его легкой палки. Тем более
представлялось разумным позаботиться о нашей безопасности.
Если в Баксанском ущелье, ближе к горам, еще было прохладно, то в
Бештауне царила поздняя южная весна. Только по ночам немного холодало, а
днем стояла жара. Выйдя из дому и оказавшись под сенью каштанов, клейкие
листья которых, казалось, росли на глазах, мы с отцом Филаретом, не
сговариваясь, повернули в сторону Провала. Другая дорога вела в город,
но на многолюдной улице нам могли помешать разговаривать по душам.
Пешеходная дорожка уходила в гору. Мы миновали нескольких гвардейцев,
купавшихся в ручье, бегущем из Провала. Крики и хохот сотрясали воздух.
Но дальше лес становился гуще и безлюднее, на дороге уже почти никто не
встречался.
На холме стояли развалины какого-то древнего сооружения. Кажется,
раньше здесь тоже был санаторий. Но водопровод не поднимал воду на такую
высоту, и многоэтажный дом забросили, а может быть, растащили на
стройматериалы сразу после Катаклизма.
— И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую
имеют земные скорпионы, — заговорил вдруг отец Филарет, постукивая
посохом по каменистой тропе.
— Откровения Иоанна Богослова? — уточнил я. — И под саранчой вы
понимаете воинство Лузгаша? Или то, что случилось восемьсот лет назад?
— Под саранчой я понимаю злокозненных тварей, — пристально взглянув
на меня, ответил священник. — Нынешнее время наполнено зловещими
событиями и предзнаменованиями. Вы ничего об этом не слышали?
— Нет. Последние несколько дней я не слежу за событиями.
— Прискорбно, — нахмурился священник. — Может быть, вы не совсем тот,
с кем мы хотели бы установить контакт?
— Может быть. — Я пожал плечами. — А за кого, собственно, вы меня
принимаете?
— За посланца, — ответил Филарет. — Вот только чьего? Посланного
спасти или посланного прельстить?
— Основной апокалипсический вопрос, — улыбнулся я. — Думаю, все не
настолько судьбоносно.
Священник темнил, и я не совсем понимал его высказываний, но не
подавал вида. Молчи — и сойдешь за знающего. Но некоторые разъяснения
дать все же было необходимо.
— Во-первых, меня никто не посылал. Я сам по себе и представляю
прежде всего свои интересы. Во-вторых, один человек не может кардинально
изменить судьбу мира. Разве не так?
— Вы так полагаете? — сурово воззрился на меня Филарет. — А как же
великие преступники прошлого? Те, кто развязывали