Кладу правую руку на «Свод законов по сопровождению душ в Загробный Мир». Я знаю все три тысячи триста тридцать три. Пришлось выучить, чтобы нарушать по правилам. Надоело каждый раз отвисать по сто лет в Аду. Но нынче я немного увлёкся и нарушил самое главное «число душ оставленных в мире живых на момент отхождения считается в пропорции одна к тысяче». Я увеличил (или уменьшил?) ее на одиннадцать душ.
– Смерть Сигма Двести Сорок Седьмой обвиняется в нарушении…
За тысячелетнюю карьеру в должности смерти это мой семьсот девятнадцатый суд. Должен привыкнуть. Но каждый раз желтое пламя под белыми рёбрами взволнованно мерцает, переливаясь с белого на ярко оранжевый. Я плотнее кутаюсь в чёрный плащ, чтобы судьи не заметили. Ну, правда, что такого страшного может случиться? Подумаешь, разжалуют в черти. Буду зависать за чьим-то левым плечом, шептать всякие гадости.
– Смерть Сигма Двести Сорок Седьмой, готов оправдать свои преступления пред Высшим Судом? – вопрошают судьи замогильным голосом, не разжимая челюстей.
Больше всего раздражает эта манера чревовещания. Нельзя, что ли, как все нормальные смерти, клацать при разговоре?
– Да.
– Преступление первое. Кьяра Висконти должна была умереть первого марта две тысячи восемнадцатого года, но ты оставил ее в жизни. Объяснись.
В воздухе разворачивается голограмма: божий одуванчик в ярком цветном платье, в жемчугах и красных туфлях на шпильках, стоит на кафедре и что-то увлеченно рассказывает студентам. Она сияет, словно солнце во тьме, а студенты подобно цветам тянутся к ней.
– Научные изыскания донны Кьяры спасли тысячи жизней. Сейчас ее команда работает над разработкой вакцины от «Эболы». Если бы я позволил ей умереть, то в жизни было бы на сто двадцать три ученых меньше, и на сотни тысяч умерших больше. А значит у смертей было бы больше работы. Правило пятьсот сорок второе: «позволяется оставить душу в жизни, если это приведет к значительному сокращению дальнейших отхождений ко смерти».