Это какая-то злая шутка, фарс, манипуляция! В попытке скрыться от навязчивого запаха гнилых груш, бросаюсь к двери. Она поразительно тяжёлая. В нос ударяет влажный воздух. За порогом густой туман. Угнетающая грушевая вонь. Со стоном захлопываю дверь.
– Мы в моем подсознании, – выдыхаю обречённо. – Здесь от груш и жёлтого цвета никуда не деться.
– Абсолютно верно, – нараспев произносит доктор М.
Она разливает чай из заварника без ручки. Чтобы не обжечься, сняла носочки и обернула ими ладони. Ее взгляд прикован к льющейся из носика струе.
Почему-то этот незамысловатый ритуал вводит меня в ступор.
– Что вы видите, Билл? – доктор М. не смотрит на меня, ее глаза, направленные вниз, полуприкрыты розовыми веками. Но она будто в моей голове.
… – Билли! – кричит хорошенькая кудрявая девочка лет пяти.
– Билли, иди пить чай!
На маленьком колченогом столике расставлен тонкий фарфоровый сервиз.
– Нельзя брать бабушкин сервиз, Энни! Ма мне голову за него оторвёт!
Восьмилетний Билли в отчаянии грызет ноготь. Со своевольной кузиной Энн спорить бесполезно.
Дерзкая девчонка в жёлтых спущенных носочках, чавкая, жуёт грушу. Сок течет по подбородку. Энни держит огромный плод в правой ручонке, а левой пытается разлить чай из хрупкого заварника. Кипяток плещется мимо чашки.
– Ай! – взвизгивает Энни. Прыгая на одной ноге, опрокидывает столик. – Горячо!
Билли не слышит ни ее криков, ни звона разбившегося чайника. Он лишь видит осколки, огрызок и одинокий жёлтый носочек в дымящейся лужице. Где же второй?
– Где второй носок, Билл? – спрашивает доктор М.
– В горле у Энни, – мой голос звучит спокойно. Впервые за много лет запах груш не преследует меня.
– Это ты, Билл?
– Да, – отвечаю безразлично.
– И что ты сделал потом?
Хмурюсь вспоминая.
– Я вытащил носок изо рта Энни и засунул туда огрызок. Все подумали, что она подавилась грушей.
– И никто не узнал?
– Никто, – эта мысль согревает.
– Обернись, Билли, – в голосе доктора М. звучат незнакомые металлические нотки.