в камне профиль имел чрезвычайное
сходство с самой Три-Джейн.
— Животное блаженство. Мне кажется, она смотрела на развитие
человеческого разума как на нечто вроде отклонения от магистрального
пути.
Три-Джейн взяла брошь в другую руку и принялась рассматривать
ее сама, поворачивая так и эдак под разными углами и любуясь
играющими на поверхности вещицы лучами света.
— И только в редчайших, самых решающих случаях должно было
происходить индивидуальное — и только от членов клана — осознанное
вмешательство в течение жизни.
Молли кивнула. Кейс вспомнил, что ей сделали укол. Что ей
вкололи? Боль по-прежнему была с ней, но ощущение ее, доходящее до
Молли, было незначительным, размытым. В тканях мышц ее бедра словно
бы копошились неоновые черви, Кейс чувствовал короткие прикосновения
поверхности джутовой ткани, слышал запах жарящегося криля. Его разум
содрогнулся и отпрянул. Если не сосредоточиваться на ощущениях, то
это переживание растекалось, наслаивалось, становилось чувственным
эквивалентом белого шума. Если нечто подобное происходит сейчас и с
нервной системой Молли, то что останется после от ее сознания?
Поступающие от Молли зрительные образы были неестественно
яркими и четкими, гораздо более контрастными, чем при нормальных
условиях. Казалось, что окружающие ее предметы вибрируют, причем
каждая персона или объект — с индивидуальной и только ему присущей
частотой. Ее руки, все еще заключенные в черный шар, лежали на
бедрах. Молли сидела в одном из пляжных кресел, ее сломанная нога
была вытянута вперед и покоилась на подушечке с верблюжьим ворсом.
Напротив, в другом кресле и на другой подушечке, утопая в слишком
большой для нее галабие из некрашеной шерсти, сидела Три-Джейн. Она
казалась очень юной.
— Куда он ушел? — спросила Молли. — Принять очередную дозу?
Три-Джейн в глубине своего шерстяного халата пожала плечиком и
отвела в сторону упавший на глаза локон темных волос.
— Он сказал мне, в какой момент я должна была впустить тебя на
виллу. Но не сказал зачем. Все должно было происходить в тайне. Ты
хотела причинить нам вред?
Кейс почувствовал, что Молли не знает, что сказать.
— Я бы убила его. Я постаралась бы убить ниндзя. После этого я
должна была поговорить с тобой.
— Но зачем? — спросила Три-Джейн, убирая камею в один из
карманов своей светлой галабии. — Зачем все это? И о чем ты хотела
со мной поговорить?
Казалось, Молли изучает высокие, элегантно очерченные скулы,
широкий рот, узкий, ястребиный нос своей пленительницы. Глаза Три-
Джейн были темными, удивительно непроницаемыми.
— Потому что я его ненавижу, — ответила наконец Молли. — Просто
потому, что он такой, а я такая, и потому, что меня наняли для
этого.
— И еще из-за того спектакля, — добавила Три-Джейн. — Я видела
шоу.
Молли кивнула.
— А Хидео?
— Потому что он — само совершенство. Потому что такой, как он,
однажды убил моего партнера.
Три-Джейн нахмурилась. Затем подняла брови.
— Потому что мне нужно было видеть это своими глазами, —
сказала Молли.
— И после этого мы должны были поговорить, ты и я? Как
сейчас? — Темные и очень прямые волосы Три-Джейн были разделены
посередине на прямой пробор, свободно убраны назад и лишь ниже шеи
перевязаны. — Можем мы поговорить об этом сейчас?
— Сними с меня это, — попросила Молли, приподнимая скованные
руки.
— Ты убила моего отца, — сказала Три-Джейн, но в голосе ее не
было никаких эмоций. — Я видела это на экране монитора. Глазами моей
матери — так он называл их.
— Он убил марионетку. И она была похожа на тебя.
— У него была склонность к широким жестам, — сказала Три-Джейн.
Ривейра, излучающий наркотическое довольство, был уже рядом с ней,
облаченный в тот же самый серый арестантский костюм, в котором Кейс
уже видел его во время завтрака на лужайке на крыше отеля.
— Знакомитесь друг с другом? Она очень интересная девушка, не
правда ли? Я понял это при первой же нашей встрече. — Ривейра шагнул
вперед и загородил собой Три-Джейн. — Этот фокус у тебя не пройдет,
ты меня поняла?
— Ой ли, Питер? — Молли выдавила улыбку.
— Зимнее Безмолвие не первый, кто совершил такую ошибку.
Недооценил меня.
Питер прошел по окаймляющим бассейн кафельным плиткам к белому
столику и плеснул себе минеральной воды в стакан, похоже, вырезанный
из