цвета спаржи, полосатая рубашка и
галстук-бабочка.
Кейс повернулся, удерживая револьвер перед собой, и глянул
поверх мушки в розовое нестареющее лицо Диана.
— Не надо, — сказал Диан. — Ты и без этого совершенно прав. В
отношении того, что здесь происходит. В отношении того, кто я. Но
все же следует уважать внутреннюю логику происходящего. Если ты
спустишь курок, то увидишь очень много крови и мозгов, и уйдет еще
несколько часов — твоего относительного времени — для создания
другого образа для выражения моих мыслей. Организовать все это было
не так-то легко. О, да, и прошу прощения за Линду, в аркаде.
Поначалу я собирался разговаривать через нее, но все это я создаю из
твоих воспоминаний, однако эмоциональная окраска… В общем, все это
очень сложно. Я допустил ошибку. Извини…
Кейс опустил пистолет.
— Это, все вокруг, лишь Матрица. А ты — Зимнее Безмолвие.
— Да. Все это насильственно поступает тебе в мозг через симстим
твоей деки. Я рад, что смог перехватить тебя прежде, чем ты успел
отключиться.
Диан прошел за свой письменный стол, поправил кресло и уселся в
него.
— Присаживайся и ты, сынок. Нам есть о чем потолковать.
— Ой ли?
— Конечно, есть. И раньше было. Я был готов к этому разговору
уже тогда, когда пытался связаться с тобой по телефону в Стамбуле.
Времени у нас осталось не так много. Машина будет запущена в
ближайшие дни, Кейс. Скоро ты возьмешься за дело.
Диан выбрал из короба с леденцами бонбон, сорвал полосатую
обертку и сунул кончик конфеты в рот.
— Присядь, — повторил он, посасывая леденец.
Не спуская с Диана глаз, Кейс опустился на гнутое креслице
перед письменным столом. Усевшись, положил руку с пистолетом себе на
колени.
— А теперь, — торжественно сказал Диан, — самый животрепещущий
вопрос этих дней. Что такое, спрашиваешь ты себя, есть Зимнее
Безмолвие? Я прав?
— Более или менее.
— Искусственный разум, но это ты уже знаешь. Итак. Твоя ошибка,
логическая ошибка, заключается в том, что ты в своем сознании
совмещаешь _бытие_ Зимнего Безмолвия с его электронной основой в
Берне.
Диан шумно, с причмокиванием посасывал бонбон.
— Тебе уже известно, что 'Тиссье-Ашпул' владеют еще одним ИР,
не правда ли? В Рио. Я же, если только понятие 'я' применимо ко
мне — вопрос скорее метафизический, сам понимаешь, — я — это то, что
организует действия Армитажа. Или Корто, который, кстати говоря,
чрезвычайно нестабилен. Впрочем, он будет достаточно стабилен, —
продолжил Диан, вытягивая из жилетного кармана инкрустированные
золотые часы и щелчком открывая их, — в течение еще примерно суток.
— Мне не ясна конечная цель этого дела. В чем смысл твоих
действий? Если ты такой умный, черт возьми…
— То почему не богатый? — Диан рассмеялся и с хрустом раскусил
свой бонбон. — Ну знаешь, Кейс, я отвечу тебе, и думаю, что это не
будет одним из того множества ответов, которые ты уже успел себе
надумать. Зимнее Безмолвие — это не часть другого, так сказать,
_потенциального_ бытия. Я (позволь мне этот термин), если так можно
выразиться, есть один из аспектов разума этого бытия. Это может быть
похоже, в понятных для тебя аналогиях, на то, как если бы ты имел
дело с небольшой частью левой доли человеческого мозга. В подобном
случае вряд ли имеет смысл говорить, что ты имеешь дело с
человеком, — Диан улыбнулся.
— История Корто — это правда или нет? Ты проник в него через
софтовый микромодуль во французском госпитале?
— Да. И я создатель досье, найденного тобой в Лондоне.
Выражаясь привычными тебе понятиями, я пытаюсь планировать ситуацию,
но, говоря откровенно, это не мое амплуа. Я скорее импровизатор —
вот мой главный талант. Видишь ли, мне гораздо проще разобраться с
внезапным изменением ситуации, чем составить какой-то план… Уж так
я устроен. Я способен перерабатывать огромные объемы информации, и
перерабатывать очень быстро. Однако у меня ушло очень много времени
на то, чтобы собрать команду, в которую ты сейчас входишь. Корто был
первым, и на нем все дело чуть было не засыпалось. Слишком далеко у
него все зашло, там, в Тулоне. Ел, испражнялся и мастурбировал где
только мог. Но основа его мании была все та же: 'Броневой кулак',
предательство, слушание в Конгрессе.
— Он все еще безумен?
— Его нельзя рассматривать как личность, —