с) Универсальное суждение
Всеобщность в том виде, в каком она присуща субъекту универсального суждения, есть внешняя всеобщность рефлексии, общность; «все» даны как единичные; единичное остается здесь неизменным. Вот почему эта всеобщность есть лишь охват отдельно существующих единичных; она некоторая одинаковость (Gemeinschaftlichkeit), присущая им лишь при сопоставлении. – Эта одинаковость обычно возникает прежде всего перед субъективным представлением, когда идет речь о всеобщности. Как на ближайшее основание того, почему то или иное определение следует рассматривать как всеобщее, указывают на то, что оно принадлежит многим. – И при [математическом] анализе перед умом предстает главным образом это понятие всеобщности, когда, например, разложение функции в ряд на многочлен считается более общим, чем разложение этой же функции на двучлен, так как, дескать, в многочлене представлено больше единичностей, чем в двучлене. Требовать, чтобы функция была представлена в своей всеобщности, можно, собственно говоря, только от всечлена, от исчерпавшей себя бесконечности; но здесь сама собой устанавливается граница такого требования, и изображение бесконечного множества должно удовлетвориться его долженствованием и потому также и многочленом. На самом же деле уже двучлен есть всечлен в тех случаях, когда метод или правило касается лишь зависимости одного члена от другого и зависимость многих членов от предшествующих им не партикуляризируется, а имеет своей основой одну и ту же функцию. Метод или правило следует рассматривать как истинно всеобщее; при дальнейшем разложении в ряд или при разложении в ряд многочлена это правило лишь повторяется; от увеличения количества членов оно, стало быть, вовсе не приобретает больше всеобщности. Уже раньше шла речь о дурной бесконечности и связанных с ней заблуждениях; всеобщность понятия – это достигнутая потусторонность; указанная же бесконечность остается отягощенной потусторонним как чем-то недостижимым, поскольку она остается просто прогрессом в бесконечное. Если, говоря о всеобщности, представляют себе лишь общность, [т. е.] такую всеобщность, которая должна быть исчерпана единичными как единичными, то, значит, вновь впадают в дурную бесконечность, или же здесь за общность принимается то, чтó есть лишь множество. Однако множество, как бы оно ни было велико, всецело остается лишь партикулярностью и не есть общность. – Но мерещится при этом в-себе-и-для-себя-сущая всеобщность понятия, которое и прорывается сквозь неподвижную единичность (за которую держится представление) и внешний момент рефлексии представления и подменяет общность целокупностью или, вернее, категорическим в-себе-и-для-себя-бытием.
Это и иначе обнаруживается в общности, которая вообще есть эмпирическая всеобщность. Поскольку единичное предполагается как нечто непосредственное и потому его находят в наличии и принимают извне, постольку рефлексия, связывающая его в общность, столь же внешня ему. Но так как единичное как «вот это» совершенно безразлично к этой рефлексии, то всеобщность и такого рода единичное не могут объединиться в одно единство. Эмпирическая общность остается поэтому задачей, долженствованием, которое, таким образом, не может быть представлено как бытие. Эмпирически всеобщее предложение (ведь и такого рода предложения выставляются) основывается на молчаливом согласии, что если только нельзя привести ни одного примера чего-то противоположного, то множество случаев должно считаться общностью; иначе говоря, что субъективную общность, а именно общность ставших известными случаев можно принять за объективную общность.
При ближайшем же рассмотрении занимающего нас здесь универсального суждения оказывается, что субъект, который, как было отмечено выше, содержит в-себе-и-для-себя-сущую всеобщность как предположенную, теперь имеет ее в самом себе и как положенную. «Все люди» означает, во-первых, род «человек», во-вторых, этот же род в его порозненности, но так, что единичные в то же время расширены до всеобщности рода; наоборот, всеобщность определена этой связью с единичностью столь же полно, как и единичность; тем самым положенная всеобщность стала равной той, которая предположена.
Но, собственно говоря, не следует принимать во внимание предположенное, а раньше всего следует отдельно рассмотреть результат, полученный в определении формы. – Единичность, расширившись до общности, положена как отрицательность, которая есть тождественное соотношение с собой. Тем самым она не осталась той первой единичностью, какова, например, единичность Кая, а есть определение, тождественное со всеобщностью, или абсолютная определенность (Bestimmtsein) всеобщего. – Та первая единичность сингулярного суждения не была непосредственной единичностью положительного суждения, а возникла благодаря диалектическому движению суждения наличного бытия вообще; она была уже определена к тому, чтобы быть отрицательным тождеством определений указанного суждения. Это и есть истинное предполагание в рефлективном суждении; в противоположность совершающемуся в этом суждении полаганию та первая определенность единичности была ее в-себе [-бытием]; то, чтó единичность тем самым есть в себе, теперь положено движением рефлективного суждения, а именно, единичность положена как тождественное соотношение того, чтó определено, с самим собой. Благодаря этому та рефлексия, которая расширяет единичность до общности, уже не внешня этой единичности, а только становится для себя тем, чтó она есть в себе. – Таким образом, истинный результат – это объективная всеобщность. Тем самым субъект сбросил с себя присущее рефлективному суждению определение формы, переходившее от «вот этого» через «некоторое» к «общности»; вместо «все люди» теперь надо сказать «человек» (der Mensch).
Всеобщность, возникшая благодаря этому, есть род, – такая всеобщность, которая в самой себе конкретна. Род не присущ субъекту, т. е. он не единичное свойство и вообще не свойство субъекта; всякую порозненную определенность род содержит растворенной в своей субстанциальной изначальности (Gediegenheit). – Будучи положен как это отрицательное тождество с собой, род есть по существу своему субъект; но он уже не подведен под свой предикат. Тем самым теперь вообще изменяется природа рефлективного суждения.
Рефлективное суждение было по существу своему суждением подведения. Предикат был определен по отношению к своему субъекту как в-себе-сущее всеобщее; по своему содержанию предикат мог быть принят за существенное определение отношения или же за признак, – определение, по которому субъект есть лишь существенное явление. Но определенный как объективная всеобщность, он уже не подводится под такое определение отношения или охватывающей рефлексии; такой предикат есть по сравнению с этой всеобщностью скорее некоторое особенное. Тем самым отношение субъекта и предиката [здесь] стало обратным, и таким образом суждение прежде всего сняло себя.
Это снятие суждения совпадает с тем, чем становится определение связки, которое мы должны еще рассмотреть; снятие определений суждения и переход их в связку – это одно и то же. А именно, поскольку субъект возвысился до всеобщности, он в этом определении стал равен предикату, который, будучи рефлектированной всеобщностью, объемлет собой и особенность; поэтому субъект и предикат тождественны, т. е. они слились в связку. Это тождество есть род или в-себе-и-для-себя-сущая природа вещи. Следовательно, поскольку это тождество снова расщепляется на суждение, субъект и предикат соотносятся друг с другом благодаря внутренней природе; этО – Еоотношение необходимости, в котором указанные определения суждения суть лишь несущественные различия. – То, чтó подходит ко всем единичным [вещам] какого-нибудь рода, подходит, естественно, и к роду – вот непосредственный вывод и выражение того, чтó получилось раньше, а именно, что субъект, например все люди, отбрасывает определение своей формы и вместо «все люди» следует сказать человек (der Mensch). – Эта в-себе-и-для-себя-сущая связь составляет основу нового суждения – суждения необходимости.