В “аттестате” Холмса не отмечены актерские и организаторские способности великого сыщика, которые не раз помогали ему раскрывать преступления и видеть в своем ремесле настоящее искусство. «Уотсон уверяет, что я в своем роде художник. Во мне живут инстинкты, которые требуют добротной режиссерской постановки сцен. Уверяю вас, мистер Мак, наша профессия стала бы совсем скучной, если бы иногда мы не обогащали ее драматическими действиями, которые придавали бы блеск добытым с трудом результатам» (Долина ужаса).
Вот несколько примеров актерского мастерства Холмса. «Боже правый! – воскликнул полковник, смеясь. – Вы хотите сказать, что ваш припадок был ловкий трюк и мы зря вам сочувствовали?
– С профессиональной точки зрения это проделано великолепно! – воскликнул я (Уотсон. – В. С.), с изумлением глядя на Холмса, который не переставал поражать меня все новыми проявлениями своего изобретательного ума. – Это – искусство, которое часто может оказаться полезным, – сказал он» (Рейгетские сквайры).
Еще более яркий пример актерского мастерства Холмса содержится в повести Знак четырех: «Я, – констатирует Уотсон, – слышу шаги. Возможно, это Холмс. На лестнице послышалось тяжелое шарканье ног, сильное пыхтение и кашель, как будто шел человек, для которого дышать было непосильным трудом. Один или два раза он останавливался. Но вот наконец он подошел к нашей двери и отворил ее. Его внешность вполне соответствовала звукам, которые доносились до нас. Это был мужчина преклонных лет в одежде моряка – старый бушлат был застегнут до подбородка. Спина у него была согнута, колени дрожали, а дыхание было затрудненное и болезненное, как у астматика. Он стоял, опершись на толстую дубовую палку, и его плечи тяжело поднимались, набирая в легкие непослушный воздух. На шее у него был цветной платок, лица, обрамленного длинными седыми бакенбардами, почти не было видно, только светились из-под белых мохнатых бровей темные умные глаза. В общем, он произвел на меня впечатление почтенного старого моряка, впавшего на склоне лет в бедность.
– Чем можем вам служить, папаша? – спросил я. Он обвел комнату медленным взглядом старика.