* * *
Я ничего не могу понять. Ну это же сто процентов сон. Я помню, как был в зале. В амфитеатре на шоу двойников. Вышли эти Иисусы Христы. Они запели, потом солнце, и я очутился здесь.
Так-так, стоп. Я родился в Москве в 1988 году. Меня зовут Константин. Я работаю хирургом в «Склифе». Что вообще за ерунда происходит? Где я?!
Я поднялся с кровати, если ее можно было так назвать, и побежал за Корнелиусом. Выскочив из комнаты, очутился на одной из оживленных улиц какого-то города. На ней было много людей, они вели за собой коней, ослов или овец, несли на плечах кувшины, сумки с вещами, а лица их были обгоревшими и будто покрытыми толстым слоем пыли.
Как позже выяснилось, это был древний город Иерихо, находившийся в 30 километрах от Иерусалима. В свое время я читал про некоего царя, осадившего город и разрушившего его стены до основания вибрацией, издаваемой загадочными трубами, названными впоследствии иерихонскими. Пожалуй, это все мои знания о городе.
Я быстро вернулся в комнату, ибо мне стало не по себе от увиденного на улице и от непонимания происходящего. Я стал рассматривать все, что было вокруг, вернее сказать, чего вокруг не было, потому что в комнате, кроме двух кроватей, не оказалось больше ничего.
Мне оставалось только воспользоваться рациональным мышлением и проанализировать данную ситуацию.
Сев на кровать, я обратил внимание на небывалую силу тела, какой у меня не было никогда. Больше не нужно было втягивать живот, пресс сам держался и держал мой торс – и это было очень приятным чувством и, так сказать, бонусом в этом безумном действе. Я ощущал легкость и силу тела при одновременном невероятном его размере. Я был под два метра ростом – гигантом по сравнению с собой тем, прошлым. Или будущим.
Я закрыл лицо своими огромными ладонями. Перематывал воспоминание за воспоминанием. Школа, институт, практика, начало работы в «Склифе». Все верно. А кто я здесь, кроме того что я легионер где-то в городе Иерихо, на краю света?
Корнелиус вернулся и сообщил, что его приставили ко мне на сегодня, пока я не приду в себя и не смогу вернуться в строй.
«Это просто потрясающе, – подумал я. – Но мне, похоже, и вовсе не полегчает!»
– Товарищ Корнелиус, кто ты? Кто я? Что мы тут делаем?
– М-да… зря, видимо, Крисп тебя еще и по лицу приложил. У тебя и без того не все в порядке с головой, так еще и усугубилось все. Может быть, тебя отвести к медикам в лазарет?!
– Так, Корнелиус, смотри. Я сам врач – медик, я родом из Москвы, из России. Я был на шоу двойников. Я смотрел на Иисусов Христов, и тут меня ослепило солнце, и я очутился здесь!
– Дружище, Клеменс, кто ты? Откуда? Откуда ты родом? Маса? Ро… что?
Все, писец. Приехали. Меня в дурку их местную скорее всего отдадут. Лучше, наверное, помолчать.
– Клеменс, ты легионер. Родом ты из Апулии из Бари. Ты римский гражданин. Ты всю жизнь был воином и воином умрешь. Ты создан для войны. Ты лучший легионер в нашей когорте. Ты один стоишь пяти воинов. Вспомни наши сражения в Понте, в Фессалии, а восстание в Македонии?!
И тут я вошел в состояние ступора. Мое сознание начало туманиться и словно проваливаться в некий коридор воспоминаний, в голове и перед глазами пошли картинки и образы, я вспоминал фрагменты своего детства, как играл с сестрами на улицах родного Бари, что много южнее Рима. Как же я по ним скучаю. А этот теплый южный ветер, густой, как мед. Ты не дышишь им, ты пьешь этот вкуснейший воздух. А какие гигантские и прекрасные, словно солнце, словно золото, моря пшеницы, растянувшиеся до самого побережья.
И внезапно я вспомнил, как мы шли сюда, в эти проклятые пески, целых три месяца и как я сокрушался, почему мы не отправились из порта Брундизия в порт Тира прямиком на кораблях, чтобы не идти через полмира. Я вспомнил, как мы переплывали через Адриатическое море и шли через Греческие Афины на вторую переправу через Эгейское море в земли Анатолии, Древней Памфилии и Киликии.
И я, вскочив, с яростью подал руку Корнелиусу, показывая, что все вспомнил и что рад ему. А сам старался понять, что это было за наваждение. Неужели просто солнечный удар?
– Ну слава богам, Клеменс. Всего-то надо было вспомнить о доме! Ох, это прекрасное и исцеляющее слово – Дом.
При слове «дом» у меня возникло два образа. Апулия и Москва. Теплый италийский воздух и вечно мчащаяся Москва где-то там, в ХХI веке. Я промолчал. Здесь что-то было не так. Я уверен, что это не просто видение или удар солнца. Я должен выяснить, что со мной происходит. Вот только у кого и как?
– Корнелиус, ты иди в расположение когорты, мне надо отлучиться ненадолго. Хочу задать кое-кому вопросы по поводу моего состояния.
– Давай, брат. Я прикрою тебя. Только ненадолго. Скоро сборы и построения. Через два дня выступаем в Иерусалим, будь он неладен! И причем при полной боевой выправке! И береги голову, не снимай шлем!!!
– Я успею. Буду к вечеру!
Самое умное, что я смог придумать для прояснения ситуации, – это найти каких-нибудь священнослужителей и расспросить их о том, что со мной происходит. Первым же храмом, вставшим на моем пути, был древний храм у подножия сорокалетней горы, принадлежавший фарисеям. Войдя в храм, я был встречен немилыми взглядами. Римский солдат мало где был любим, но закон сильнейшего делал свое дело. Мы хозяйничали на большей части известного нам мира.
Подойдя и спросив у раввина о солнце и о видениях, я был обсмеян и отправлен на выход, как только закончил последнюю фразу. Раввин сказал, что я несу ересь в святом месте. Мне так захотелось его ударить, тем самым поставив на место этого святошу, но в голове тут же возник приказ центуриона мирное население Иерихо не трогать ни при каких условиях, возможны только оборонительные действия.
Выйдя, подобно порыву ветра, из храма со слегка диким взглядом, я вдруг увидел то, что не заметил ранее: неподалеку на пригорке стоял маленький храм с колоннами, похожий на наши величественные Римские храмы Богов. От храма исходило родное тепло дома и надежда, что тебя услышат и поймут, а его вид навевал мысли о родине, семье и родных. О Апулия, о Бари. И я направился в этот храм.
Пройдя по знойной дороге битых два часа, я очень пожалел, что не взял лошадь, и теперь отчаянно ругал себя, сжимая челюсти так сильно, что уставшие скулы начинало ломить. «Не из спокойных мой характер, надо полагать, – подумал я, – ведь я здесь воин – римский воин».
Прыти моей из-за усталости поубавилось. Но я наконец-то добрался до этого храма, оказавшегося вовсе не так близко – не менее 80 стадий (около 15 километров). Это был храм бога Митры, столь почитаемого в Римской империи. Лик бога Солнца приветствовал путника и как будто приглашал легкой улыбкой в святилище для обретения покоя и восстановления силы тела и духа.
В храме в лицо сразу же ударил сладковатый запах благовоний и дым какой-то до боли знакомой травы, проникавший в глубь меня и моего сознания. Этот дым проходил будто сквозь все тело, и я сделал еще пару шагов, еще шаг, и из глаз полились слезы. Я упал на колени от боли в груди, сковывающей все мое тело…
В голове появился какой-то странный гул, какой-то протяженный звук. Не знаю, как долго я плакал, опираясь на колени, но когда открыл глаза, увидел почти пустой амфитеатр, погасшие огни сцены и человека, поднимающегося по лестнице ко мне с благожелательным видом. И первой же моей мыслью было – слава Богам, это закончилось.
Глава 2
Что это было?
Человек подошел ко мне и спросил, все ли у меня хорошо. На удивление, я не смог ответить по-русски. Мне удалось выдавить из себя только:
– Bene est omnibus (Все хорошо).
Реакция человека была неоднозначной, но он не растерялся и тут же на ломаном английском попытался что-то мне сказать и помочь покинуть зал. Я, кивая на его фразы, последовал за ним и вышел из театра на вечернюю летнюю улицу Москвы, где был такой вкусный и неповторимый запах лета и мегаполиса одновременно, что у меня слегка закружилась голова. Я обожал этот запах, где ароматы от кафе и ресторанов перемешиваются с ароматами людей и машин, деревьев и старых московских улиц.
Выйдя из здания театра, я сел в свой автомобиль и сперва даже не думал о том, что же со мной приключилось. Я просто пребывал в состоянии полного безмолвия разума и тела, когда голова ни о чем не думает и не переживает, а тело расслаблено и приятно опустошено. «Какой же это кайф», – подумал я, как вдруг постепенно начало возвращаться ощущение другой реальности, четких образов и картинок Клеменса и Корнелиуса, Иерихо и кулака центуриона, удар которого начал отчетливо чувствоваться на моем лице.
Я проиграл в голове все, что со мной случилось. Это не было похоже на сон или бред. Это не было похоже на мираж или гипноз. Я однозначно присутствовал там, я четко все видел и чувствовал. Надо срочно выяснить, что же это было.
В голове сразу же всплыл друг по институту, который занимался парапсихологией и оккультными науками с юности. Я и сам по молодости начал было увлекаться чтением алхимических трактатов средневековых ученых, но, ничего особо не поняв в них, забросил это дело. Метафизика, хоть и манила, но здравый смысл хирурга во мне побеждал.
Я позвонил Сергею, который был очень удивлен моему звонку, и, рассказав вкратце о том, что со мной случилось, получил в ответ лишь короткое: «приезжай», – и он назвал адрес… Не прошло и получаса, как я уже стоял возле двери его квартиры.
Сергей, поприветствовав, тут же ушел на кухню, пригласив меня за собой. Я разулся и проследовал за ним. Недолго думая, я присел за стол и принялся рассказывать все, что со мной приключилось, с самого начала и в подробностях.
Сережа очень внимательно смотрел на меня, и по ходу моего повествования лицо его то расплывалось в улыбке, то вновь становилось очень серьезным. Когда я закончил свой рассказ, он сообщил мне, что я увидел свое прошлое воплощение.
– О эврика! – воскликнул я с иронией. – Прошлое воплощение – всего-навсего! И ежу понятно, что это память из прошлого воплощения. Что дальше-то?
Сергей был озадачен, почему я вспоминал воплощение, участвуя там именно своей личностью Константина, своим нынешним «Я», но не памятью или сознанием Клеменса. Обычно столь глубинное погружение личности в прошлые воплощения не происходят с переносом личности оператора.
На вопрос Сережи, пил ли я что-то или курил, он тут же ответил сам: «Ну конечно НЕТ! Ты же не куришь и не пьешь, действительно!»
– Вот это странно, – сказал Сережа. – Люди вспоминают прошлые воплощения фрагментарно, но не так явно. Только под гипнозом человек может вспомнить свое прошлое воплощение так реально, но, как правило, он потом ничего не помнит. Или память приходит во сне. Но чтобы вот так – переместившись на несколько часов и проживая их там, как наяву.
– Да, видимо, Иисусы Христы ввели меня в транс, и я улетел.
– Но транс не даст такого участия твоего «Я» в том воплощении. Я еще никогда не сталкивался с таким! – Сережа говорил задумчиво и слегка нервничая. – Вот блин, занимаешься десятками лет духовными практиками, лишь бы какой-нибудь эффект заиметь, а тут – на тебе, приезжает тот, кто не делал никогда ничего, и выдает тираду о римском легионере. Куда катится этот мир!
– Хватит сокрушаться. Ты мне лучше скажи, что делать? А что если вновь накроет?! Я же хирург, мне нельзя, чтобы меня вот так вышибало на ровном месте. Может, я схожу с ума и мне нужно к психиатру?
– Ага, и что он сделает? Напичкает тебя психотропами и выдаст справку, что ты почти здоров? А как раз, если тебя вновь накроет, то это было бы вовсе не плохо для разъяснения ситуации. Давай-ка мы попробуем тебя сейчас ввести еще раз в состояние транса и туда закинуть, коли у тебя сознание еще подвижно и не прошел эффект от предыдущего перехода?!
Я глубоко задумался. Оценил все риски и преференции. Опыт очень интересный, к тому же завтра у меня выходной.
– А давай. Что надо делать?
И Сережа тут же спохватился и, крикнув: «Идем сюда!» – убежал в зал, где начал лихорадочно зажигать свечи и ароматические палочки, которые пахли очень и очень знакомыми ароматами.
С минимальной неуверенностью я посидел еще немного на кухне, дабы собраться с духом.
Надеюсь, все пройдет хорошо. В любом случае, это дело нужно прояснить. И, сделав глубокий выдох, я встал и пошел в зал, где Сережа уже вовсю раскручивал пространство.
Пока я делал эти пять шагов из кухни к залу, чувствовал, что мое сознание уже начало растекаться и уходить из-под контроля. А когда Сергей уселся в позу лотоса и пару раз пропел звук «Аум», у меня возник эффект дежавю. Я это уже видел! Комната наполнялась дымом и запахами, звук «Аум» протяжно откликался где-то в душе, и мое сознание начало наливаться тем знакомым чувством тревоги и необратимости, которое было и тогда, в первый раз. Комок в груди, появившийся изнутри, начал сжимать меня в позу эмбриона, я упал на колени, и слезы покатились из моих глаз сами собой. Я снова начал вспоминать!
Глава 3
Возрождение!
Слезы закончились, как мне показалось, довольно быстро, и я, подняв голову, увидел, что стою на пороге храма. Я вновь Клеменс! «Ёшкин-матрёшкин», – сказал я по-русски так коряво и с акцентом, будто заправский баварец. И тут же увидел человека, сидящего в конце длинного зала этого странного храма, снаружи казавшегося в длину не более чем двадцати шагов, а на деле – не меньше ста!
Я встал, оправившись от слез, и зашагал к человеку.
Пока шел, осознал, что раньше я никогда не плакал. Эта сентиментальность начала даже слегка раздражать меня. Подойдя к человеку, я поприветствовал его по римским традициям, от сердца к солнцу, Ave, Caesar.
Кресло, на котором сидел человек, стояло на небольшом пьедестале, вызывая ассоциации с царским троном. Незнакомец указал перстом на второе кресло в трех шагах от себя. Я сел и попытался тут же начать говорить, однако был остановлен жестом руки этого человека и замолчал. Так мы сидели в полной тишине еще около десяти минут, а когда я вновь попытался заговорить, то был опять остановлен жестом, – это начинало злить и навевать ту самую тревогу от невозможности контролировать реальность. Повсюду стояли полумрак и дымка. «Такие спецэффекты храмные товарищи делать умеют. Нанести жути и мистики», – подумал я раздражительно. К тому же в расположение когорты я должен был попасть до заката, который уже приближался.
Мой изрядно вспыльчивый характер был мне неподвластен. Я такого никогда не замечал в рассудительном Константине. «Похоже, у меня едет крыша», – поставил диагноз я сам себе.
В храме нас было двое. Лица человека я никак не мог разглядеть, но мне почему-то казалось, что это седой старец. И вдруг он резко и легко вскочил, сделал два шага к моему креслу и уставился на меня.
Передо мной стоял молодой человек лет двадцати от роду, с абсолютно голубыми, как адриатика, глазами, с русыми волосами и легкой улыбкой сорванца. Его глаза смотрели не на меня, а как будто в глубь меня, в глубь головы, тела, души. Я ощутил себя малым ребенком, о котором знают все.
– Ну давай, Клеменс, начинай рассказывать свои небылицы, – произнес он, вышагивая взад-вперед.
– Небылицы! Какие небылицы! Почему небылицы?! Ты не можешь знать, о чем я хочу рассказать.
– Константин, ближе к делу. Тебе ведь надо было меня кое о чем расспросить. Вернее, не лично меня, но надо. Так задавай же свои вопросы побыстрее.
От этой его дерзости и всезнания у меня помутился рассудок, я злился и одновременно чувствовал себя бессильным, не понимал, что говорить, поэтому просто молча отвернулся с нахмуренным лицом в знак протеста и сделал глубокий многозначительный вздох, а сам старался расслабиться и прийти в чувство в эти секунды затишья перед бурей, дабы сформулировать пресловутые вопросы.
– Ладно, давай я тебя расслаблю, – весело сказал этот чудодей.
И он прикоснулся к моей груди ладонью, жар которой я почувствовал даже через кожаный доспех.
Я вдруг ощутил, как будто тяжелый камень, распирающий меня изнутри, мешающий мыслить, выпал из груди, подобно сброшенному балласту, и мне тут же стало легче дышать и в голове наступило прояснение.
– Как? Как ты это сделал? Кто ты такой? Что происходит?
– Все в порядке, успокойся. На самом деле ты легионер из Апулии. Урожденный римлянин. Потомок этрусков. Зовут тебя Клеменс Флавий. А происходит то, что ты начал вспоминать свое будущее воплощение, которое произойдет через… примерно две тысячи семнадцать лет!
– Как это – будущее воплощение, какое будущее воплощение? Я же Константин из России, из Москвы, я же помню всю свою жизнь, я же был на шоу двойников, а потом меня переклинило, и я оказался здесь!
– Ты будешь Константином, Клеменс. Но не скоро… прежде нам предстоит сделать кое-что очень важное, то, ради чего стоит жить.
– Это что – перемещение во времени? Слушай, объясни нормально, а то я в полном непонимании, как тебя там?!
– Хочешь, зови меня Иешуа, хочешь – Кришна, хочешь – Дионис, хочешь – Митра. Сколько имен не давали мне за последние пять тысячелетий и сколько еще до этого. М-да, отдохнул Отец на вас за эти годы, придется исправлять немало всего.
– Ты – Иешуа, ты – Иисус?! Ты что, Бог? Это как? И что надо исправлять? Расскажи толком, что происходит?
– Ты историю в школе хорошо учил?
– Не жалуюсь, неплохо.
– Хорошо. Представь, что очень скоро меня предадут, поймают, распнут, объявят мессией, начнут всех кормить моей плотью и спаивать мою кровь, в мою честь будут убиты миллионы ни в чем не повинных людей в псевдорелигиозных войнах, все новые и новые апологеты, извращая мои знания, будут обосновывать свои секты и называть себя мессиями, и между ними возникнет война, которая будет длиться сотни и тысячи лет. Моим именем уничтожат целые народы Нового Света, убьют миллионы прекрасных дев, ведающих матерей и ведающих мужей в Старом Свете, что были людьми знаний, а не веры. После моего распятия начнется самая страшная веха в истории мира и человечества. И как ты думаешь, кто и ради чего меня распнет? И кто со столь рьяным желанием захочет захватывать мир и убивать миллионы, говоря всем, что именно я так хочу и что это великое благо для всех, насаждая рабскую идеологию огнем и мечом?
– То есть ты хочешь сказать, что кто-то тебя убьет и твоим именем будут творится величайшие злодеяния в течение двух тысяч лет?! И вся история человечества, доселе известная, – это вой на непосредственно против человечества за счет веры людей, за счет создания религий?
– Несомненно! А ты как думал? До моего распятия ничего подобного не было. Был просвещенный мир шумерской и египетской цивилизаций, римской культуры, полученной в наследство от этрусков. На севере царит Великая нравственность и культура славянских, сарматских и скифских народов, древнейших народов земли, живущих в природе и славящих свой Род и предков, как основу жизни на земле, но которых тоже уведут во тьму и забвение и обзовут дикарями и варварами, выступая супротив них каждый век и получая от них отпор, но шакалы, возвращаясь в свои логова, вновь будут точить на них зуб. А на западном континенте красные народы, живущие также в тончайшей связи с живым миром, с миром растений и животных, будут почти полностью истреблены и извращены горе-колонизаторами. На востоке же существовало аутентичное высочайшее знание желтых народов о физическом теле и душе человека, об их соединении, и это тоже предадут забвению и забудут их великое единое прошлое, заменив это все пластмассой и дешевыми джинсами, разрушенным институтом семьи и безобразным образом жизни, в основе которого поклонением золотому тельцу и фастфуду, гомосексуализму и Гоморре. Но никто и не задумается, что ни один народ или раса, ни одна нация или государство не выживет на земле без поддержки другого. Все четыре народа – белый, желтый, красный и черный – все они призваны блюсти свои традиции и свои границы ровно так, как было испокон веков и тысячелетий заповедано их предками, жившими в тончайшем равновесии, благодаря чему планета жива до сих пор, а не уничтожена, как планета Фаэтон, или выжжена, как Марс! Но нарушение же этого равновесия между народами влечет страшную беду, Клеменс.