Мы проходили подлинно по святым местам. Там в пещере жил св. Петр Афонский – первый пустынножитель с такой длинной «брадой», что заворачивался в нее, как в тогу и спал на ней, как на одеяле. Там Кавсокаливийский скит в память св. Максима Кавсокаливита – «сожигателя шалашей» – образ совершенного странника, переходившего с места на место и уничтожавшего свой собственный след, свою хижинку или шалаш. Дальше – пещера Нила Мироточивого, целителя.
Идем час и два, и никого навстречу. Ледяной ключ попался у подножья вековых дубов. Проводник с детским простодушием срывал мне разные травы, цветы афонские, рассказывал, как на отвесных, голых скалах наверху Афона, цветет неувядаемый цвет Богоматери. Над Святой Горой остановилось облачко. Кругом синее небо, в нем белеет двузубец Горы, в синеве прозрачной ясно вижу я орла. Он плывет неподвижно.
Наконец, дошли до полуразвалившейся – не то часовенки, не то пастушьей хижины. Дорога поворачивала. Проводник должен был здесь оставить нас.
О. Пинуфрий снял свою камилавку, под которую был положен белый платочек, защищавший шею от солнца, отер загорелый лоб.
– Вот тут отдохнем, а потом к Лавре двинемся. Место хорошее. Это знаете, какое место? Тут святой Иоанн Кукузель козлов пас. Как же, как же… Такой был он вроде музыканта или там певца, что ли… по смирению пастухом служил.
Мы сидели в тени. Целая рощица была вокруг, и дорожки вытоптаны козами, и даже нечто вроде маленького тырла козьего с остатками помета.
– До сих пор здесь пасутся… Па стухи доселе их здесь держат….Ну, а святой-то, Иоанн-то Кукузель, он очень хорошо псалмы пел. Так, знаете ли, пел, что просто на удивление… – да как же, представьте себе, ведь он же первый музыкант был, в Константинополе-то, при дворе императора. Только не выдержал, значит, удалился сюда в уединение. Как запоет, стало быть, козлы и соберутся в кружок, бороды вперед выставят и слушают… вон он как пел-то! Подумать! Бородатые-то, бессловесные, – он даже засмеялся, – бородками потряхивают, а слову Божию внимают. Да, этот Иоанн Кукузель пел особенно.