ГЛАВА 7
Через месяц, когда Артур собрал все необходимые бумаги и провел нужные подготовительные процедуры, мы все вместе встретились с представителями социальной службы. Встреча заняла буквально полчаса, социальный работник задала лишь несколько вопросов, и было очевидно, что вся процедура была лишь формальностью – похоже, Артур давно уже уладил все вопросы, оставалось только подписать бумаги опекунства.
После этой встречи мы все вместе – я, Паша, Инна и Артур, пошли в ресторан отметить это событие – пополнение моей семьи.
– Ну вот, теперь нас стало четверо. – сказал я, поднимая бокал. Изображать из себя бедного работягу уже не имело смысла, и я решил быть честным с моей новой родственницей. – Инна, я хочу начать наши отношения с искренности. Я заранее прошу у вас прощения, до знакомства с вами я не знал, с кем буду иметь дело, и нам пришлось разыграть перед вами небольшой спектакль. Я притворился простым малообеспеченным парнем, но это не так.
Я встал, снял потертые джинсы и заштопанный пиджак, под которыми оказались брендовые джинсы и атласная рубашка. Несколько столиков обернулись к нам, и с интересом наблюдали картину преображения нищего в принца. Одна женщина поспешно закрыла рукой глаза ребенку, а администратор уже было направился в мою сторону, но увидев, что под моей старой одеждой скрывалась недешевая новая одежда, осталась стоять в стороне.
Увидев открытый рот Инны, я с удовлетворением подумал, что теперь пришла пора ей удивляться – не все мне ходить с открытым ртом.
– Водитель уже пригнал мой джип – к частью, я езжу не на девятке. – добил я свою родственницу и улыбнулся, показывая рукой за окно, где водитель припарковывал мой автомобиль.
Она взглянула в указанном мною направлении, и некоторое время безмолвно сидела, глядя туда, совсем не двигаясь. Я уже начал переживать, наши спутники тоже немного напряглись, но тут она повернулась к нам, сделала большой глоток шампанского из бокала и сказала:
– Признаюсь, ты меня поразил. Хотя по твоим манерам я догадывалась, что на простого работника ты не очень похож. Актер из тебя никудышный, так что, если соберешься играть где-то в театрах – на спектакль меня не зови. – она снова отпила из бокала. – Но новость хорошая, так что давайте выпьем за твое благополучие, и чтобы мы почаще получали хорошие новости.
– Хороший тост. Выпьем! – с облегчением поддержал Артур, и мы опрокинули бокалы.
Паша запил тост молочным коктейлем и скривился от холодного мороженого.
– Инна, ты не жалеешь о сделанном? – осторожно спросил Артур.
Она с грустью посмотрела в окно, и некоторое время молчала.
– Ты знаешь, я не всегда была такой. – начала она говорить, не поворачиваясь к нам. – Мои родители были бедные, но, что еще хуже – им было откровенно плевать на меня. С самого детства я жила с этой болью и непониманием. Они растили меня, покупали еду и одежду, водили в школу и даже покупали какие-то игрушки. Но я никогда не ощущала их любви, как будто была для них какой-то бездушной куклой, обязанностью, которая свалилась на их головы ни с того, ни с сего. Я была незапланированным ребенком, а они были очень молоды, когда я появилась на свет. Отдавая свой родительский долг, они как будто отбывали повинность, при каждом удобном случае находя себе какие-то дела и предлоги, чтобы не проводить со мной время. Они отвозили меня к бабушке и дедушке, возили на детские спектакли и утренники, и просто оставляли там. Другие дети всегда были со своими родителями, я видела, какой заботой они были окружены. Я же вместо этого все детские праздники была одна. Родители других детей спрашивали меня, где мои мама и папа, и я каждый раз придумывала новые истории – что моего папу срочно вызвали на работу, или что родители заболели, и еще Бог знает что. В их глазах я видела сострадание – они каждый новый праздник видели меня одну. С тех пор я не любила праздники, в них я чувствовала себя еще более одинокой. Родители никогда не говорили со мной по душам, не спрашивали, как у меня дела. Они говорили только: «Обед на столе – иди ешь», когда я приходила из школы. Или «Сегодня мы отвезем тебя к дедушке с бабушкой, некоторое время поживешь у них». Когда они были дома, то всегда были чем-то заняты – читали газету, смотрели телевизор и как будто не замечали меня, словно я была невидимкой в собственном доме. – она замолчала и некоторое время смотрела на пузырьки шампанского в бокале. На ее глазах блестели слезы, и мы сочувственно молчали. – Училась я плохо, с моей стороны это было знаком протеста, криком души. Я пыталась всеми способами привлечь их внимание, но даже к этому они были равнодушны. Их часто вызывали в школу. Каждый раз они давали обещание директору, что возьмутся за мое воспитание, но приезжая из школы домой, не говорили мне ни единого слова, и тут же продолжали заниматься своими делами, как будто ничего не случилось. Я не понимала, не понимала! – почти прокричала она, всплеснув руками. – Мне всегда так хотелось любви, обычного человеческого тепла, но я всегда получала лишь… холодное молчание. Когда пришла пора выпускаться из школы, с плохими оценками я не попала ни в институт, ни в техникум. Все, что мне осталось делать – идти на работу уборщицей или официанткой. Я устроилась в один из ресторанов, сняла квартиру. Друзей не было, у меня всегда было ощущение, что я никому не нужна, и я не предполагала, что могу вообще нравиться мальчикам, поэтому я жила уединенно. В общем, когда встретила
Пашиного папу, я мало знала об отношениях женщин и мужчин, хотя была давно уже не подростком. Не буду вдаваться в подробности, жизнь с ним была не сахар, мягко говоря. Он постоянно пил и не упускал возможности поднять на меня руку, а жил в моей квартире, которая досталась мне от родителей – к тому времени они уже переехали в другой город. Выгнать его не было возможности, а идти мне было некуда. Чтобы поменьше видеть его, я стала работать на двух работах и потихоньку откладывала средства, пряча их от своего сожителя. Открыла счет в банке и стала складывать деньги туда под процент. Так мы жили несколько лет. За это время мне удалось накопить немалую сумму, но морально, да и физически тоже, я уже не выдерживала нагрузок – круглосуточная работа, постоянные скандалы и побои дома. В общем, через некоторое время я тоже начала пить. С работы меня уволили, и он стал бить меня еще больше за то, что я не приносила денег. О своих инвестициях я ему, конечно, не сказала, и втайне надеялась, что больше не получая от меня еды и денег, он уйдет. Теперь ему самому пришлось доставать пропитание. Не знаю, как он это делал, он просто иногда уходил на несколько дней, и приходил уже с деньгами, за что еще больше попрекал меня. Мы прожили так больше 5 лет. Каждый день я молила Бога, чтобы он прекратил мои мучения. И вот в один прекрасный день этот человек просто исчез из моей жизни. Однажды он, как обычно, ушел, и не вернулся. Прошли недели, месяцы. Первое время я боялась, что он вернется. Поменяла замок, и каждую минуту жила в страхе услышать громкий стук в дверь, но этого не произошло, и со временем я успокоилась. Вернуться к нормальной жизни уже не получалось, если она была у меня вообще. – горько ухмыльнулась она, и снова отпила из бокала. – Не было рядом тех, кто хотел бы позаботиться обо мне или просто сказал бы, что пришла пора жить по-другому, наладить свою жизнь. И неожиданная новость о том, что я беременна, свалилась на меня, как снег на голову. Я много пила, не обращая внимания ни на свое здоровье, ни на внешний вид, и совсем не заметила, как у меня вырос живот. Только на втором месяце, когда не заметить беременность было уже невозможно, до меня наконец дошло. Я была в ужасе! Накопленные средства уже подходили к концу, я не могла позаботиться даже о себе, а брать на себя ответственность еще за чью-то жизнь было совсем глупо. Но делать было уже нечего, и мне ничего не оставалось, как готовиться к рождению ребенка. – она закрыла лицо руками, а когда убрала руки, глаза ее были наполнены слезами. Она посмотрела на сына. – Паша, прости меня. Я никогда не хотела для тебя такой жизни, и никогда не хотела быть такой матерью, какой была для тебя все эти годы. – она снова закрыла лицо руками и заплакала.
–
Мам, перестань. – ответил Павел, и обнял ее. Она обняла его в ответ, и они сидели, обнявшись, некоторое время.
Мы тактично отвели глаза в сторону и, растроганные этой сценой, тайком сдерживали подступающие слезы.
Минут через десять Инна успокоилась и подняла на нас глаза. Паша остался сидеть рядом с ней, взяв ее за руку и заглядывая в лицо с беспокойством.
– Поэтому… Андрей… – продолжила она с паузами, переводя дыхание. – когда я увидела твое отношение… ко мне, к Паше. Я ни минуты не сомневалась, соглашаясь на твое предложение. Я видела, что ты сможешь дать моему сыну лучшую жизнь. То, чего не смогла дать ему я, и чего не было у меня самой – любви и заботы.
За период подготовки к встрече с органами опеки мы Инной много времени провели вместе и много общались. При близком общении она оказалась совсем другим человеком. Внешняя грубость была только маской, внутри женщина была довольно ранимой и чувствительной натурой. Некоторые вещи из ее жизни я уже знал, и за этот период общения Паша тоже увидел свою маму с другой стороны. Инна встречалась с нами всегда в приличном виде, ухоженная, неизменно была вежлива. Было очевидно, что это давалось ей без труда, как будто было частью ее характера. Женщину по-прежнему тянуло к выпивке, но она стоически держалась изо всех сил, а мы делали все возможное, чтобы занять ее и отвлечь от этой привычки. Я водил их с Пашей в музеи, картинные галереи, на спектакли. Они были в восторге! Инна радовалась, как ребенок, и было непонятно, кто радуется больше этим развлечениям – она или сын.
Я переселил Инну в гостиницу и нанял рабочих, которые начали ремонт в квартире. Она была в плачевном состоянии, и капитальный ремонт планировался не на одну неделю. Свою щедрость и наличие средств на все это я оправдывал перед собой тем, что за много лет скопил некоторый капитал, и мне не жалко тратить его на благоустройство моей новой семьи. В общем-то, в этом я ни разу не покривил душой, так что совесть моя была чиста.
Инна совершенно преобразилась и расцвела, как цветок. Паша тоже был счастлив, а я был счастлив счастьем их обоих.
Я давал ей минимальные средства только на необходимые покупки, все остальное покупал и обеспечивал ей сам, и все же она ухитрялась время от времени сэкономить денег на бутылку. Несколько раз мы с Павлом обнаруживали Инну в гостинице за бутылкой вина, в разной степени опьянения. Ледяной душ быстро приводил в чувство, но повторять такой опыт ей не очень хотелось, поэтому она старалась держаться.
Постепенно наша новая жизнь устаканилась, ремонт в квартире Инны сделали, и она снова переехала туда. Устроилась на работу и зажила новой жизнью. Мы с Пашей регулярно приезжали к ней, как и она к нам. Мы много времени проводили вместе, гуляя в парках или посещая интересные мероприятия.
Я отправил Пашу в школу, где он начал учиться с неожиданным усердием и любознательностью. Органы опеки стали посещать нас все реже и реже, убеждаясь, что Павлу хорошо в моем доме. А потом они и вовсе перестали проверять.
Так я обрел новую семью и стал счастлив.