Немного опустив свой взор, но все так же стоя в растяжке, вытянувшись стрелой вверх, она повернула голову и снисходительно посмотрела на собиравшего осколки Орлиита. Он же, не прерывая свою работу, часто и нервно сглатывал, силясь избавиться от прочно застрявшего в его горле, сухого и шершавого, как проглоченный ежик, кома. Дроу не умеют краснеть, но если бы умели, то антрацитовая кожа слуги, была бы сейчас сродни вареному раку, настолько очевидно смущен и одновременно восхищен, красотой одной из своих хозяек, был он в этот, весьма неловкий для него момент.
Слуга поспешно собирал разбившуюся посуду, опустившись на колени, рукой сметая, размазанные по полу остатки упавшей с подноса еды и все повторял просьбу простить его за нерасторопность, не смея поднять глаз на столь чудесное и одновременно крайне манящее все его мужское естество зрелище. Анлуриин, закончив первое упражнение и, ни капли не смущаясь своей наготы, перешла к прямым и боковым наклонам, умело скрывая улыбку при виде, как наряду с продолжающимися нервным сглатываниями, все сильнее нервничавший слуга, теперь буквально трясется от с трудом скрываемого им первобытного вожделения.
От ее глаз не укрылось, что Орлиит все же не удержался от очередного быстрого и, как он надеялся, незаметного взгляда на нее, пока она наклонялась, и теперь явно жалеет об этом. У него явно не было больше никаких сил сосредоточиться на вытирании пола, а потому лишь размазывая ничуть не убывающую грязь все сильнее и дальше.
«Запомни дочь, твоя красота – это одно из сильнейших оружий, доступных лишь истинным дроу», – вспомнила она одно из нравоучений своей матери. – «А потому совершенствуй себя, тренируй свое тело, делай его безупречным и беспощадным!».