Она медленно подняла свою свободную руку – ту, что не была опутана проводами. Бледная, исхудавшая, чужая. Она посмотрела на нее, потом медленно, преодолевая слабость и боль, прижала ладонь к своему рту.
И запела. Беззвучно. Только губами, только воздухом, выходящим из поврежденного легкого.
Hallelujah…
Но это не была хвала. Это был стон. Вопрос, обращенный в белый шум, в белый потолок, в никуда.
Зачем? Почему я?
И белый шум не отвечал. Он просто гудел.
Глава 2: Призрачный хор
Боль стала ее новым ритмом. Дыхание подстраивалось под него: вдох – тупая тяжесть, выдох – острый, режущий шов. Морфий приходил волнами, не отменяя боль, а делая ее далекой, чужой, как плохая радиопередача из соседней комнаты. И в этом наркотическом тумане уцелевшее сознание Эйми начало проращивать сорняки воспоминаний.
Они накатывали не хронологически, а как обрывки прокрученной кинопленки, спаленной в огне. Каждый приступ боли, каждый щелчок монитора, каждый шаг за дверью становился спусковым крючком.
Она не спала. Она существовала в липком полусне, где стены палаты растворялись, превращаясь в своды церкви, а мерцание аппаратуры становилось отблеском витражей.
1. Элмер.
Вспышка.
Она стояла в подсобке за алтарем. Пахло воском и пылью. Старик Элмер, их контрабасист, снимал свой драгоценный, нелепый парик с залихватскими кудрями и с отвращением швырял его на полку.
– Чертова штуковина, голова потеет, как у поросенка, – проворчал он, вытирая платком лоснящийся череп. На затылке у него была родинка, удивительно похожая на штат Техас.
– Почему бы не играть без него? – спросила Эйми. – Ты же и так лысый.
Элмер фыркнул, доставая из-под стола потертый серебряный фляжку.
– Правила, детка. Образ. Мы же лицедеи перед Господом, не забывай. Все для шоу. – Он глотнул, крякнул от удовольствия и протянул фляжку ей. – Для связок. Согревает.
Она покачала головой. Он пожал плечами, сделал еще один глоток.