Взгляд доктора стал еще тяжелее. Она обменялась быстрым взглядом с медбратом.
– Ты не помнишь?
В памяти снова вспышка. Стопы. Пыльные сандалии в луже. Кровь на ремешках.
Она затрясла головой, и это было ошибкой. Комната поплыла.
– Это… к лучшему, – тихо сказала доктор. – Пока. Твое тело и психика защищают тебя. Эйми… – она сделала паузу, подбирая слова. – Произошло нападение. В церкви. Во время службы.
Церковь. Слово отозвалось глухим ударом где-то в глубине сознания. Золото. Пение. «Hallelujah».
– Были жертвы, – продолжила доктор, и ее голос стал совсем деревянным, отрепетированным. – Много жертв. Ты… ты единственная, кого нам удалось спасти. Единственная, кто выжил.
Единственная выжившая.
Слова повисли в воздухе, тяжелые, как свинец. Они не несли облегчения. Они несли невыносимую тяжесть.
Единственная.
Значит, все остальные… Элмер с его париком… миссис Хиггинс с ее дирижированием… Роберта… Томми… Все. Все голоса умолкли. Навсегда.
И ее голос должен был умолкнуть. Но нет. Он остался. Один. Солист в хоре мертвецов.
– Чудо, – прошептала она сама себе, но слово звучало как проклятие.
– Да, – холодно согласилась доктор Ренчич. – Медицинское чудо. Пуля прошла в сантиметре от аорты. Повредила ребра, легкое, но не задела главного. Тебя спасла… случайность. Или…
Она не договорила. Или что? Божья воля? Тогда почему его воли не хватило на всех остальных?
– Полиция будет ждать, когда ты окрепнешь, – сказала доктор, уже отходя от койки. – Им нужно поговорить с тобой. Но не сейчас. Сейчас твоя задача – отдыхать. Позови, если будет очень больно. Мы добавим анальгетика.
Она вышла. Медбрат на секунду задержался.
– Правда, тебе чертовски повезло, – тихо сказал он, и в его голосе на этот раз прорвалась неподдельная, почти суеверная жалость.
Эйми снова осталась одна. Белый шум снова заполнил уши. Но теперь он был другим. Теперь он был звуком одиночества. Звуком пустого зала, где должен звучать хор, но звучит только один, слабый, надтреснутый голос.