Она снова попыталась говорить, и на этот раз звук был чуть громче, хриплым шепотом:
– Где… я?
– Городская больница Святого Рафаэля, – ответил медбрат, проверяя капельницу. – Ты в хороших руках. Лучших в штате. Хирург, который тебя собирал, просто волшебник. Ренчич, слышала о таком? Золотые руки. Прямо как твой…
Он запнулся, поймал себя на слове, и его лицо на мгновение стало напряженным.
– Что… случилось? – выдохнула она.
В его глазах мелькнуло что-то тяжелое. Он отвернулся, делая вид, что поправляет простыню.
– Отдыхай. Не надо сейчас. Доктор Ренчич зайдет к тебе позже, все объяснит. Спи.
Он не хотел говорить. Он боялся. Этот большой, усталый мужчина боялся ее вопроса.
Он вышел, оставив ее наедине с белым шумом, болью и нарастающим ужасом. В памяти ничего не было. Только белизна. Только гул. И смутное, обрывчатое чувство потери, такое огромное, что его даже нельзя было осмыслить. Как будто кто-то вырезал из нее огромный кусок плоти и души, а на его место залил жидкий азот.
Она снова провалилась в сон. Но теперь это не была пустота. Теперь это были тени.
Вспышка. Золото канделябра. Открытый рот миссис Хиггинс. Не для пения. Для крика. Беззвучного.
Вспышка. Падающий парик Элмера. Локоны впитывают что-то темное.
Вспышка. Запах. Не хлорки. Пороха. Ладана. Пота.
Вспышка. Удар в грудь. Толчок. Падение.
Она дернулась на койке, и боль пронзила ее, как раскаленный нож. Она застонала.
Дверь снова открылась. Теперь двое. Медбрат и женщина в белом халате – врач. У нее было умное, жесткое лицо с усталыми глазами, в которых жила вся скорбь мира. Доктор Ренчич.
– Эйми, – сказала она. Ее голос был низким, спокойным, не терпящим возражений. – Ты меня слышишь?
Эйми кивнула, скривившись от боли.
– Хорошо. Я – доктор Ренчич. Я руковожу твоим лечением. Ты была ранена. Очень серьезно. Мы прооперировали тебя. Сделали все возможное и невозможное. Тебе предстоит долгое восстановление, но ты будешь жива. Понимаешь? Ты выжила.
– Ранена… – повторила Эйми, цепляясь за это слово, как за спасательный круг. – Как? Почему?