Из зарубежных комментаторов эту мысль развивает Вернер Йегер, утверждая, что вся шестая книга «Эты» (E) является «мостом» между физикой и метафизикой. Аристотель демонстрирует, что физика, будучи наукой о природе, неизбежно наталкивается на вопросы, которые она не может разрешить своими методами (например, вопрос о существовании неподвижного Перводвигателя), и это требует обращения к науке более высокого порядка – первой философии (Jaeger W. Aristotle: Fundamentals of the History of His Development. Oxford, 1948. P. 219).
Аристотель определяет физику (науку о природе) как теоретическую (созерцательную) науку, а не практическую или производительную. Ее объект – бытие, способное к движению (κινητόν). Однако ее принципиальное ограничение заключается в том, что она изучает сущности, неотделимые от материи (ὡς ἐπίπαν γε περὶ οὐσίαν τὴν τοιαύτην, ἀλλὰ μὴ χωριστὴν μὲν ἀλλ᾽ οὖσαν ἐν ὕλῃ – «вообще говоря, [она исследует] такую сущность, которая не отделима [от материи], но существует в материи»). Классический пример – «курносый» нос (σιμόν), форма которого (курносость) не существует без материи носа. Это имманентное ограничение физики как науки о природном, изменчивом мире подводит к необходимости исследования сущности как таковой, существующей отдельно и неподвижно – что и составляет предмет первой философии (метафизики). Таким образом, глава выполняет критическую функцию, очерчивая границы компетенции физики и обосновывая автономию и первичность метафизического исследования.Σημασία/Πρόβλημα (Смысл/Проблема): 3. Статус математики и необходимость науки о неподвижном
ἀλλὰ μὴν καὶ ἡ μαθηματικὴ θεωρητική ἐστιν· ἀλλ᾽ εἰ περὶ ἀκίνητα καὶ χωριστά, νῦν μὲν ἄδηλον, ὅτι μέντοι τινὰ μαθηματικὰ ὡς ἀκίνητα θεωρεῖ καὶ ὡς χωριστά, δῆλον. εἰ δ᾽ ἔστι τι ἄφθαρτον καὶ ἀκίνητον καὶ χωριστόν, δῆλον ὡς τούτου γνῶσις θεωρητικῆς ἂν εἴη, ἀλλ᾽ οὐ φυσικῆς (περὶ κινητὰ γάρ τινα), οὐδὲ μαθηματικῆς, ἀλλὰ προτέρας ἀμφοῖν. [2]