[10] Мы также считаем, что знаем каждую вещь прежде всего тогда, когда узнали, что она есть человек или огонь, а не тогда, когда узнали качество, или количество, или где, ибо последнее мы знаем только тогда, когда узнали, что такое количественное или качественное.
Эпистемологический аргумент, подтверждающий онтологический тезис. Наше познание устроено иерархически и mirrors структуру бытия.
Этот аргумент кажется интуитивно верным. Как отмечает А. Ф. Лосев в своей истории античной эстетики, аристотелевская гносеология является «таксономической»: мы сначала идентифицируем род и вид сущего, а лишь затем изучаем его свойства. Однако современная наука часто действует иначе: мы можем изучать свойства (массу, заряд) неизвестной нам частицы, еще не зная, «что она такое» в аристотелевском смысле. Это показывает, что связь между онтологией и эпистемологией, возможно, не столь прямолинейна.
[11] Старый вопрос, который теперь, как всегда, рассматривается и неоднократно выдвигается, о том, что такое сущее, точнее, наш вопрос о том, что такое индивидуальная субстанция. Одни говорят, что это бытие есть единичная вещь, другие – что более чем единичная; одни считают его ограниченным, другие – неограниченным. Поэтому и нам, в первую очередь и почти единолично, предстоит исследовать, что же представляет собой то, что существует.
Аристотель подводит итог введению и формулирует центральный вопрос не только Книги Ζ, но и всей первой философии. Вопрос «что есть сущее?» сводится к вопросу «что есть сущность?» (τίς ἡ οὐσία;).
Здесь Аристотель помещает себя в контекст историко-философской дискуссии. Упомянутые позиции – отсылки к досократикам (напр., апейрон Анаксимандра), Платону (идеи как «более чем единичные» сущности) и другим. В. П. Зубов в «Аристотелевой Метафизике» подчеркивает, что Аристотель не просто продолжает старую традицию, а радикально переформулирует ее проблему. Финальная фраза – это декларация программы исследований, которая займет последующие главы, где он будет анализировать сущность через материю, форму и синтез того и другого. Критик мог бы сказать, что, сведя вопрос о бытии к вопросу о сущности, Аристотель сузил поле онтологии, проигнорировав, например, вопрос о бытии как акте (energeia), который станет центральным в более поздних книгах (Θ и Λ). Однако именно это фокусирование на сущности и сделало Книгу Ζ intellectual masterpiece, определившим развитие западной метафизики.