Во второй главе книги I (α) Аристотель продолжает развивать определение мудрости (σοφία), данное в первой главе. Если изначально мудрость была определена как «наука об определенных началах и причинах» (ἐπιστήμη περί τινας ἀρχὰς καὶ αἰτίας, 981b 28), то теперь стоит вопрос: о каких именно началах и причинах (περὶ ποίας ἀρχὰς καὶ περὶ ποίας αἰτίας) идет речь? Ответ на этот вопрос и составляет суть главы, приводящей к выводу, что искомая наука (философия) есть «наука о первых (или высших) началах и причинах» (τῶν πρώτων ἀρχῶν καὶ αἰτιῶν θεωρητική, 982b 9-10).Вводные замечания: Метод анализа: от эндокс к сущности
Аристотель приходит к этому заключению, используя характерный для него метод анализа «правдоподобных мнений» (ἔνδοξα). Он систематически рассматривает общепринятые представления (ὑπολήψεις) о мудреце (σοφός) и из каждого выводит определенный предикат, характеризующий саму мудрость.
Анализ общепринятых представлений о мудреце:
1. Знание всего (§3): Мудрец, как полагают, знает все, хотя и не в частностях. Из этого следует, что мудрость есть наука о всеобщем (ἡ καθόλου ἐπιστήμη, §7). Ее предмет – универсальные принципы, а не единичные вещи.
2. Познание трудного и неочевидного (§4): Мудрость приписывают тому, кто способен познать труднодоступное и не данное в чувственном восприятии. Таковым, по Аристотелю, может быть только общее (τὰ καθόλου, §8), так как частное доступно ощущениям, а первоначала – умопостигаемы.
3. Точность и способность научать причинам (§5): Чем точнее наука (ἀκριβεστέρα) и чем лучше человек способен научать причинам (τὰ αἴτια λέγειν), тем он мудрее. Следовательно, мудрость есть наука о причинах (τῶν αἰτίων θεωρητική, §10), причем о самых первых и невыводимых (τὰ πρῶτα, §9), которые являются основой для всего остального знания.
4. Самоценность знания (§6): Наука является более философской, если она pursued ради себя самой, а не ради полезности. Такой чистый интерес к знанию (αὐτὸ τὸ εἰδέναι χάριν) может быть удовлетворен только наукой о первых причинах (πρῶτα αἴτια, §11-12), ибо они наиболее познаваемы по своей природе (καθ’ αὑτὰ γνωριμώτατα) и являются основой познания всего остального.