Не будучи глупой, но будучи терпеливой, Лена морщилась, кривилась, но насилу ела это тухлое, дурно пахнущее вранье, вытесняя сомнения в тень. Но тени с каждым днем помимо ее воли становились все плотнее, кружились, смыкались, обретая все более явные контуры, пока, наконец, не соединились в стройный, четко очерченный, к несчастью, узнаваемый женский силуэт. В самом деле: кто еще мог угрожать ее семейному счастью? Муж-кладовщик, тугой на подъем, не слыл искателем приключений, и вряд ли соблазнился бы кем-то далеким. В отсутствии иных предположений, Лене повсюду мерещились кошачьи глаза Анны – ее недавно разведенной подруги, которую она самолично по доброте и простоте душевной взялась утешать, приглашая в дом в любое угодное бедняжке время, и Анна с благодарностью принимала участие, впоследствии не только от хозяйки дома, но и от хозяина, Дениса, который на удивление скоро и искренне проникся ее горем.
Между тем, возвращение Дениса из-за границы близилось. Лена мурашками ощущала холод и натиск приближавшейся бури. Уже готовилась, принимала худшее за данность, даже ждала, что откроет дверь и увидит Дениса под руку с Анной, и, в результате, оказалась в крайнем замешательстве, когда с поворотом ключа на пороге появился Денис… в совершенном одиночестве. Разве что, помимо старого чемодана компанию ему составлял какой-то бумажный сверток. С улыбкой на лице Денис протянул сверток жене.
– Гляди! Какой сувенир я тебе привез! Аутентичненько?
Поначалу потеплев сердцем в надежде на то, что мучавшие ее подозрения беспочвенны, Лена развернула сверток. От неожиданности – будь у нее слабое сердце – она бы, наверное, испытала удар, когда вместо приятной глазу безделушки ей пришлось узреть неестественно удлиненное лицо, отягощенное леденящей душу таинственной трагичностью, одеревенелое в выражении полной отрешенности, отчего похожее на чей-то посмертный слепок, отталкивающий и жуткий.
– Это – маска? Странновата… Жутковата… – говорила Лена, проводя руками по деревянной поверхности, которой давно полагалось потеплеть под ее ладонями, однако, вещь, привезенная из жаркой страны, продолжала отдавать неведомо где запасенный холод.