О Достаточном и Недостаточном [Основании]
Основание является достаточным двояким образом: 1. Мы можем представлять основание как целое, подобное агрегату; 2. Как ряд. Полнота основания как агрегата является достаточной, как ряда – оно также достаточно. Основание, посредством которого всё в следствии определяется, является достаточным как агрегат; следовательно, всё должно иметь достаточное основание. Недостаточное основание также истинно, оно есть часть достаточного. Основание в ряду взаимно подчинённых оснований является достаточным не иначе, как только если мы всё сводим к первому основанию. Обыкновенно его называют достаточным, если оно способно сделать выводимые из него следствия непосредственно понятными.
Автор доказывает положение «всё имеет свои следствия» так же, как и положение «всё имеет своё основание»; однако же, оно не может быть доказано из чистых понятий. Мы рассматриваем основания в ряду, когда одно является рационатумом [обоснованным] другого. В ряду всегда есть одно непосредственное основание, и каждое отчасти есть основание следствия. – Таким образом, мы можем представлять основания complete [полными], координированными и субординированными. Все наши основания суть связи, суть coordination, т.е. связь частей в агрегате, – и Subordination, т.е. связь частей в ряду. Основание является достаточным simpliciter [безусловно] или secundum quid [относительно, при определённом условии]. Нечто является основанием чего-то иного опосредованно, если оно есть основание посредством другого, – непосредственно, если оно есть основание не посредством другого, remota posita [при устранении промежуточных звеньев] или умозаключение о чём-то через многие rationes intermedias [промежуточные основания]. При координации оснований одно является complementum [дополнением] другого к достаточному основанию; при субординации одно основание есть следствие другого. В ряду существуют rationes immediatae [непосредственные основания], mediatae [опосредованные] и simpliciter talis [безусловно таковые]. Координация оснований есть связь их в одно непосредственное достаточное основание; субординация оснований есть связь их в одно опосредованное достаточное основание.
(Основание может быть достаточным в отношении своих следствий и в отношении себя самого; в отношении своих следствий – когда оно определяет всё, что в них содержится; в отношении себя самого – когда оно не предполагает никакого иного основания. Если я возьму совокупность всех мировых причин, то они содержат полное основание для настоящего состояния мира, но оно не является достаточным для себя, т.е. simpliciter talis, но лишь в отношении своих следствий, т.е. secundum quid – в мире мы не находим rationes simpliciter talis. Отношение основания и следствия содержит лишь логическое выведение, т.е. если полагается одно, то необходимо полагается и другое, и в этом смысле оно содержит основание возможности связных восприятий, т.е. опыта.)
posita ratione, ponitur rationatum [если положено основание, то положено и следствие] – это уже явствует из определения основания; далее, posito rationato, ponitur ratio quaedam non certa [если положено следствие, то положено некоторое, но не определённое основание]. Например, если кто-то задушен, он мёртв, но если он мёртв, то не обязательно, что он был задушен.В ряду субординированных понятий то, что достаточное в определённом отношении, является достаточным secundum quid, а во всех отношениях – simpliciter; мы должны привести следующие каноны: Определять значит – из двух противоречаще противоположных предикатов приписывать вещи один из них. Всё можно сравнить с каким-либо возможным противоположным предикатом и с самим предикатом. Если я приписываю вещи предикат, то противоположное исключается. Из двух противоположных предикатов один должен принадлежать вещи, следовательно, каждая вещь должна быть определимой [determinabel].
(Умозаключения автора относятся к логике, там они все и встречаются, только основание там называется антецедентом, а следствие – консеквентом. Sublato rationato tollitur ratio [при устранении следствия устраняется и основание], ибо если бы основание оставалось, оставалось бы и следствие; но не sublata ratione tollitur rationatum [при устранении основания устраняется и следствие], ибо следствие может иметь другое основание.)
(Поскольку каждой вещи из двух противоречаще противоположных предикатов принадлежит один, то каждая вещь определена всесторонне [durchgängig bestimmt] – однако же говорят, что вещь неопределённа [indeterminirt] в отношении некоторых противоположных предикатов, если через понятие, которое мы о ней имеем, ей не принадлежит ни один из них; например, каждый существующий человек либо учён, либо неучён, но через понятие, которое я имею о человеке, не определено, учён он или неучён. Лишь одно существо является всесторонне определённым через своё понятие, а именно то, которому принадлежит вся реальность; в остальном же вещи в отношении или через своё понятие во многих отношениях неопределённы.)
Общее понятие само по себе не определено; например, «человек либо учён, либо неучён» – неопределённо. Но «учёный человек» – определён. Определять можно только через синтез, а не через анализ, ибо в отношении того, что уже содержится в нём, он не был неопределённым. Ибо я могу определить понятие, только если я нечто прибавлю к нему. Всякое основание определения называется ratio determinans [определяющее основание]. Наше познание, если оно должно быть определено, должно иметь основание; то же и с вещами. Если две вещи в отношении двух предикатов неопределённы, то они могут быть определены через определяющее основание. Определение [Bestimmung] отличается от логического предиката. (Логический предикат может быть аналитическим, но определение всегда синтетично; например, говорят, что понятие тела определяется через протяжённость – я определяю понятие через предикат, если бы без него оно было бы неопределённым, – но понятие тела без протяжённости не является неопределённым, ибо это уже заключено в его понятии, тогда как тяжесть есть определение.)
(Может ли всякое основание быть определяющим или нет, или же только достаточное? Большинство здесь всё ещё проводит различие, но это ошибочно – основание как раз состоит в том, что quo posito, determinate ponitur aliud [когда нечто положено, другое полагается определённо] – недостаточное основание определяет нечто в следствии – достаточное определяет всё.)
Определение есть предикат вещи, посредством которого исключается противоположное. Это обычный способ мыслить определение, а именно: его рассматривают как предикат, который придаётся вещи, посредством чего исключается противоположное. Этого недостаточно. Определение есть синтетический предикат; например, «тело протяжённо». Этим оно ещё не определено. «Учёный человек» определён, ибо учёность не заключена в понятии человека. – Предикат принадлежит вещи внутренне, если он уже заключён в её понятии; внешне – если он принадлежит ей в отношении к другим.
(Внутренние предикаты суть такие, которые принадлежат вещи самой по себе. – Их также подразделяют на абсолютные и относительные [respective]. Последние суть респективные (к внутреннему или к внешнему). Respectus ad externa [отношение к внешнему] есть отношение [relation]; например, то, что человек есть господин над своими страстями, есть респективное, но ad interna [к внутреннему]; я рассматриваю здесь отношение власти к подчинённому. Следовательно, здесь имеет место respectus; respective ad externa [респективно к внешнему] будет, если я рассматриваю его как господина и подданного.)
Автор разъясняет, что есть idem [тождественное] и diversum [различное]: А и В суть eadem [тождественны], поскольку представление о В есть не что иное, как повторение представления об А – если я могу представлять В через представление об А. Однако мы видим, что две вещи, которые мы называем одинаковыми, могут быть eadem лишь в некотором отношении, ибо иначе нельзя было бы сказать: «другое». Ниже об этом будет сказано подробнее.
Автор говорит об атрибутах, модусах и аффекциях; всё это относится к логике. Мы отмечаем следующее: в большинстве философских систем мы находим зыбкое различие между природой [Natur] и сущностью [Wesen]. В чём различие? Природу обычно не приписывают вещи, которая не существует сама по себе; например, о человеке говорят, что он имеет природу; у вещей, существующих сами по себе, этого различия не делают.
Мы выше различали аналитическое отношение между основанием и следствием; здесь основание логично – и синтетическое отношение между основанием и следствием; здесь основание есть реальное основание. Отношение основания и следствия является аналитическим, если предикат может быть познан аналитически, синтетическим, если он не может быть познан таким образом. Аналитически первое было бы основанием всех предикатов вещи и называется логической сущностью – синтетически первое было бы основанием всех предикатов вещи, называется реальной сущностью или природой (первое внутреннее основание всего того, что принадлежит к возможности вещи, есть сущность – а того, что принадлежит к действительности вещи, есть природа; например, в геометрии природу не приписывают. В понятии каждой вещи всегда есть нечто отъединимое и неотъединимое от неё; первое называется ad possibilitatem rei seu ad essentiam pertinens [относящееся к возможности вещи или к сущности], второе – extra essentiale [вне сущностное], что не связано необходимо с понятием или возможностью вещи. Признаки [Die Merkmale] могут быть, в свою очередь, ut rationis [как основания], это есть essentialia [сущностное], или ut rationata [как обоснованное], это есть атрибуты – complexus essentialium [совокупность сущностного], т.е. первое истинное высшее основание всего того, что принадлежит к существованию [Daseyn] вещи, есть природа) или: первое логическое внутреннее основание всех определений вещи есть сущность, первое внутреннее реальное основание определений вещи есть природа. Найти полное внутреннее реальное основание всех определений невозможно. Логическое – легко, там мне надлежит лишь анализировать моё понятие, пока я не приду к таким понятиям, которые уже не выводятся из других.
(Когда мы жалуемся, что не знаем сущностей вещей, это касается лишь природы; сущности мы можем знать очень хорошо – ибо если нечто не действительно, то оно заключено лишь в моём понятии. – Следовательно, если я имею дело с тем, что принадлежит к возможности вещи, то я имею дело с тем, что заключено в моём понятии об этой вещи – а это я могу знать.)
Если разделять сущность, как это делает господин профессор Кант, на логическую и реальную, то последняя есть природа.
(Атрибут, который может вытекать только из всей сущности вещи, есть proprium [собственное] – ибо другая вещь имела бы другую сущность. То, что всегда является consectarium [следствием] из части сущности, есть commune [общее], ибо эта часть может встречаться и у других вещей; например, человек есть разумное животное. – Из-за первого [разумности] он имеет разум, но этим он не отличен от духа; из-за последнего [животности] он имеет чувства, но этим он опять же не отличен от животного.)
Но какой человек возьмётся указать всю реальную сущность вещей, данных в опыте? Сравнительно [Comparative] мы можем назвать нечто реальной сущностью, или в определённом отношении мы можем остановиться в исследовании реальной сущности и быть этим довольны. Мы часто слышим жалобу, что сущности вещей неизвестны, мы знаем лишь поверхность. Это совершенно правильно, но имеет силу лишь для реальной сущности. Многое, к ней относящееся, мы можем познать, но всё же не всё. Эта реальная сущность и есть природа.
О количественном (quanto) и сложном (composito) уже говорилось выше. В количественном одно должно быть взято несколько раз, в сложном – нет. Мы представляем, что многое составляет одно; но без identitas plurium ничто не может рассматриваться как quantum. Сложное подразделяется на реальное, т.е. compositum ex substantiis, и на идеальное, т.е. сложное, составленное из чего-то, что не есть субстанция, или из акциденций; реальное называется также strictus dictum. Если части существуют сами по себе, то сложение есть действие, посредством которого части соединяются; если части могут существовать до сложения, то это есть compositum reale; если понятие сложного предшествует понятию частей, то это есть compositum ideale, например, пространство – я не могу мыслить его как составленное из малых пространств, но малое пространство я должен мыслить в большом. Сложение мыслится позже, чем сложное. Мы рассматриваем здесь субстанциальное сложное (compositum substantiale), при этом следует заметить:Мы переходим теперь к понятию существования. При рассмотрении категорий мы указали в четвертом разделе, а именно в разделе модальности, следующие: возможность, действительность и необходимость. Затем мы обнаружили, что они вовсе не являются определениями вещи или синтетическими предикатами; они суть понятия, посредством которых вещь полагается со всеми своими предикатами. Возможность есть не что иное, как соответствие вещи условиям мышления. Условия бывают аналитическими или синтетическими; если вещь не согласуется с первыми, она невозможна в силу закона противоречия. Однако она должна также соответствовать и синтезу. Принцип, содержащий синтетические условия мышления, предварительно формулируется так: всякий синтез должен содержать условия, при которых многообразное сводится в единство – или: никакому предмету не может быть приписано синтетическое предикативное определение, кроме как постольку, поскольку он есть возможный опыт. Все синтетические априорные суждения выражают не что иное, как условия возможного опыта. Например, всё, что существует в мире чувств, находится в пространстве, то есть постольку, поскольку оно дано в опыте. Когда я говорю, что вещь возможна, я не прибавляю ничего сверх этого. Это не предикат, принадлежащий вещи, но способ её полагания, поскольку она согласуется с законами мышления. Действительность есть абсолютное полагание, необходимость – когда абсолютное полагание таково, что его отрицание противоречит законам мышления. Возможность, действительность, необходимость суть не понятия вещей самих по себе, но возможность уже предполагает вещь со всеми её предикатами и представляет собой сравнение вещи с законами мышления – может ли она быть помыслена или нет. (Действительность есть то, чему в опыте соответствует объект; действительность есть необходимость, вытекающая из возможности). (При действительности объект добавляется к понятию, но к объекту – ничего). То же и с действительностью; они различаются лишь способом, каким вещь полагается. Хотя мы и сказали, что они не являются предикатами вещей самих по себе, но лишь модусами их полагания, мы должны признать, что все понятия, включая модуальные, могут становиться предикатами, однако не реальными предикатами или определениями, но логическими. Например, Бог возможен. Возможность, действительность и необходимость presupposing вещь, но её определения сами не суть определения. Возможность есть относительное полагание в отношении нашего мышления, действительность есть абсолютное полагание. В действительности содержится больше, чем в возможности, то есть не то, что через действительность в вещи представляется больше, чем через возможность, но к нашему мышлению прибавляется нечто большее. Сначала я полагаю вещь относительно своего мышления, затем я полагаю её безусловно – тем самым я, очевидно, мыслю больше. Для иллюстрации заметим следующее: – (обрывается) поскольку мы не можем всё свести к единому, но единство каждой субстанции требует, чтобы была лишь одна основная сила. Субстанция, поскольку она содержит не только основание акциденций, но и определяет существование акциденций, действует; или субстанция, поскольку ей присущи акциденции, находится в действии, и поскольку она есть основа действительности акциденций, она действует; субстанция, которой акциденции присущи через иную силу, претерпевает (пассивна). Как возможна пассивность, если ранее было сказано, что она активна, поскольку ей присущи акциденции? Всякая субстанция активна, поскольку ей присущи акциденции, но также и пассивна, поскольку они присущи ей через отделяющую силу – это не противоречие. Например, представление звука трубы присуще мне через внешнюю силу, но не исключительно, ибо если бы я не обладал способностью представления (vim repraesentativam), то сколько бы ни трубили, я не мог бы иметь представления. Из соединения одной субстанции с другой возникает действие, а именно представление о звуке трубы. Мы никогда не можем быть merely пассивны, но всякое претерпевание есть одновременно действие. Способность действовать есть facultas, а способность претерпевать – receptivitas. Последняя всегда presupposes первую. Всякая субстанция самодеятельна, без этого она не могла бы быть субстанцией; в одном отношении она может быть страдательной, но в том же отношении и деятельной. Субстанция, лишь страдательная, есть противоречие, иначе она не могла бы иметь акциденций. Действия имманентные, которые субстанция производит в себе самой, или транзиентные, действующие на другую субстанцию, или influentia (влияние). Субстанция претерпевающая (substantia patiens) есть eo ipso действующая, ибо акциденция не была бы ей присуща, если бы субстанция не обладала силой, благодаря которой она ей присуща, следовательно, она также и действует; influentia поэтому есть неудачное выражение, оно означает как бы migration акциденции из одной субстанции. Что же тогда собственно есть passio? Действующая субстанция (substantia agens) определяет силу претерпевающей субстанции (substantiae patientis) к произведению этой акциденции, следовательно, всякое претерпевание есть не что иное, как определение силы страдающего через внешнюю силу. Транзиентное действие (actio transiens), когда я нечто действительно производю вне себя, двояко: действие (actuare значит делать действительным) субстанции или акциденции вне себя – первое, когда я субстанцию действительно производлю вне себя, называется творение (creatio) – когда я акциденции действительно производлю вне себя, если это определено, то называется influentia. Действие, состоящее из многих действий, есть составное (composita), то, что не составлено из меньших действий, есть простое (simplex). Сила есть способность (Vermögen), поскольку её достаточно для действительности акциденции. Различие между силой и способностью трудно определить. Способность, поскольку она определяется в отношении действия, есть сила, и поскольку она не определена, называется способностью. Сила содержит основание действительности действия, способность – основание возможности действия. Сила, содержащая внутренне и внешне достаточное основание действия, есть живая сила (lebendige Kraft) – поскольку она содержит лишь внутренне достаточное основание действия, она есть мёртвая сила (todte Kraft); мёртвых сил в мире бесконечно много по сравнению с живыми. Соединение двух сил, взаимно противодействующих друг другу, есть confl uens – сама по себе всякая сила жива – ибо если она существует, то и действие должно существовать. Противодействие (Reaction) есть не Gegenwirkung, но взаимодействие (Wechselwirkung). Gegenwirkung есть взаимодействие, которое противопоставлено действию другого, или actio opposita patientis in agentem; это также называется impedimentum (препятствие); оно двояко: 1. отрицательное, где нет действующих причин, или недостаток того в причине, что составляло бы её complement; 2. положительное, где есть действующие причины страдающего, которые противопоставлены действиям действующего. Автор говорит теперь о присутствии (Gegenwart), удалённости (Entfernung), отсутствии (Abwesenheit) и соприкосновении (Berührung). Первые ещё могут относиться сюда, но не последнее – это касается протяжённых существ, имеющих поверхность и непроницаемых, ибо это есть contactus, как два тела в пространстве взаимно противодействуют через свою непроницаемость. Можно сказать, одна субстанция присутствует другой, если она на неё влияет (einfl ießt). Это может происходить опосредованно (mediate), также и непосредственно (immediate). Присутствие (Praesentia) есть либо bilateralis, когда две субстанции взаимно влияют друг на друга, vel unilateralis, как Бог влияет на все вещи, но они не на Него – в присутствии находятся все вещи в мире. Влияние unilateralis там, где в отношении одной субстанции другая есть merely patiens; bilateralis, когда они могут рассматриваться как взаимно действующие (reciproce agentes). При influentia субстанция должна присутствовать. Внутренне достаточное основание действия субстанции есть сила. Она отлична от пассивности (patientia), к которой должно ещё нечто прибавиться, чтобы она стала силой. Сила, которая внутренне, но не внешне достаточна, есть мёртвая сила; которая внутренне и внешне достаточна, есть живая сила. Мёртвая сила есть основание, благодаря которому действие может существовать, но не существует due to внешних обстоятельств. Если основание внутренне достаточно, а действие всё же отсутствует, то должна существовать реальная сила, действие которой есть столь же сильное противодействие, или препятствие, т.е. нечто, противное действию данной силы. Если основание противоположного действию есть сила, то это называется resistance (сопротивление); vires mortuae суть такие, которые не имеют действительности, потому что им противодействует другая сила. Если увеличить их внутренне или устранить препятствия, они могут стать внешне достаточными. Между мёртвыми и живыми силами самих по себе нет различия, но only due to препятствий. Если мы устраним препятствия, многие действия в мире будут происходить без увеличения деятельных сил. Автор говорит теперь о contactus. Два тела соприкасаются, когда они имеют общую границу. Он полагает, что это то же самое, что есть praesentia immediata. Субстанция присутствует другой, если она на неё влияет. Если это непосредственно, то, по мнению автора, это есть contactus. Однако это относится лишь к пространству и протяжённому и есть физическое понятие, presupposing непроницаемость. Присутствие есть vel unilateralis vel bilateralis vel mutua. При всяком соприкосновении есть взаимное влияние (influxus mutuus), но обратно: где есть взаимное влияние, не всегда есть соприкосновение. У чувственных существ – возможно, но не у духовных. Мы говорим теперь о простом и сложном. 1. Материя, или части, из которых состоит сложное,
Автор говорит ещё о возникновении и исчезновении и говорит, изменение из несуществования в существование есть ortus (возникновение), и обратно есть interitus (исчезновение). Ortus ex nihilo есть происхождение субстанции, об акциденциях нельзя сказать, что они возникли из ничего – ex nihilo ortum est есть то, части чего имели предсуществование. Аннигиляция (Annihilatio) также касается лишь субстанции, акциденции суть лишь модусы существования (modi existentiae) субстанции. Но это не изменение самой вещи, ибо оно может происходить only с существующими вещами. Ortus означает бытие, которому предшествует небытие. И interitus, которому следует небытие. В явлении субстанцией является то, что остаётся, тогда как определения меняются. Это есть условие, при котором мы называем нечто первично-субстанциальным, а именно, что оно пребывает. Ибо если бы не было ничего пребывающего, что не возникало бы и не исчезало, мы не могли бы иметь опыта об изменении. Должна быть субстанция, изменение которой мы только и можем воспринимать. У того, что пребывает, было состояние А, и теперь состояние В, следовательно, оно изменено чем-то, и это perdurabile (пребывающее) мы называем субстанцией. Когда говорят, всё в мире изменчиво, это значит: возникает и исчезает nothing but акциденции и соединения тел.
2. Способ и образ, каким части сложены, т.е. форма. Сущность всякого сложного состоит в форме, т.е. в modo compositionis. Древние говорили: forma dat esse rei. Под этим они понимали, что материя в каждой вещи есть нечто реальное, но форма составляет различие вещей; и мы должны мыслить её скорее, чем вещество. У субстанции уже многое представлялось как содержащееся в ней, но это были не части, например, душа состоит не из мыслей; они ей присущи. Следовательно, есть nexus, который есть не nexus сложения, но nexus присущности. Мы берём теперь первый; сложное, поскольку оно не рассматривается как часть чего-то другого, есть целое (totum). Целое и сложное оба относятся к частям. – Многое, поскольку оно становится агрегатом воедино – здесь это называется сложное и, когда многое однородно, количество (quantum). Теперь мы говорим лишь о сложном как таковом (compositum quatenus est compositum). Реальное сложное есть то, части которого могут существовать также и сами по себе вне связи с другими – части которого никогда не могут существовать вне связи с другими, есть идеальное, например, умозаключение есть идеальное сложное, его части могут существовать только в душе. Тело есть реальное сложное. 3. Части реального композита находятся в общении (commercio), и все субстанции, поскольку они пребывают в общении, составляют реальный композит. Общение есть взаимное влияние (influxus mutuus), ибо каким иным образом возможно общение различных субстанций, как не через то, что одна определяет нечто в другой? Ведь субстанции воздействуют друг на друга; например, в теле все части находятся в общении; то, что не в общении, не принадлежит к нему. Связь высшей причины со своими следствиями ничего не связывает, не является общением. Следовательно, причина не принадлежит к числу следствий.
4. Всякое целое, состоящее из субстанций, состоит из простых субстанций. Еще заметим: автор вопреки Лейбницу утверждает, что композит не следует называть субстанцией, хотя бы его части и были субстанциями, ибо сложение есть лишь акциденция. Это, конечно, верно, но есть не что иное, как тонкость различения. Лейбниц говорит, что тела суть субстанциальные феномены; они кажутся таковыми, но лишь части их суть субстанции. Вероятно, он вкладывал в это иной смысл, нежели тот, который ему приписывают Вольф и автор; иначе он всегда мог бы придерживаться этого [мнения], что всякий легко понимает. (Монада есть не что иное, как единство неделимой субстанции, т.е. такой, которая не может быть мыслима далее как агрегат множества субстанций. Теперь возникает вопрос: о всяком ли субстанциальном композите можно сказать, что он состоит из простых субстанций, т.е. является ли он монадным? – Да, поскольку он есть ноумен, ибо всякая связь есть не что иное, как отношение. Поскольку субстанции по определению знают внешнее существование сами по себе, то можно устранить все отношения, и субстанции останутся и будут простыми. Ибо если бы они не были просты, то сложение не было бы устранено. Но как обстоит дело с реальным композитом как феноменом? То, что представляется как субстанциальный композит лишь посредством чувств – и где даже субстанции являются таковыми лишь для чувств, – то здесь это отпадает, ибо доказательство рушится. Явление субстанции не есть сама субстанция, и то, что справедливо в отношении последней, не применимо к первому. Допустим, тело состояло бы из простых частей, но из этого не следовало бы, что его тень состоит из простых миль. Если мы устраним всякую сложность, то не останется ничего.)
5. Если в композите из субстанций ничто не является субстанцией, кроме частей, от которых мы абстрагируемся от всякой композиции, являющейся лишь акциденцией их взаимного отношения, то остаются субстанции, которые суть [сущности] без сложности; следовательно, в каждом субстанциальном композите субстанции суть простые части. Если я отвлекусь от всякого отношения, то останется простое. Это совершенно верно, если я говорю о композитах, поскольку они суть ноумены, ибо рассудок не может мыслить ни одного композита без того, чтобы прежде не помыслить простые субстанции. Простое есть субстрат всего сложного у ноуменов. Композиция есть отношение субстанций, поскольку они находятся в общении; но это не имеет места в случае феноменальной композиции. Реальный композит, поскольку он есть явление, рассматривается в пространстве. Пространство не состоит из простых частей, следовательно, и композит тоже. О постоянном явлении я не могу сказать того, что справедливо в отношении субстанций, поскольку они мыслятся рассудком. Тела суть явления и находятся в пространстве, следовательно, не состоят из простых субстанций. Если бы мы познали неизвестное, лежащее в основе тел и производящее телесные явления, то мы познали бы исключительно простое, находящееся в общении. В явлении мы превращаем феномены в субстанции, но мы должны при этом оставаться при понятии субстанции, ибо постоянное явление его допускает. Чтобы говорить о простых сущностях, мы должны выйти из мира чувств, но тогда у нас не будет доказательства объективной реальности нашего понятия, ибо мы не можем привести ни одного примера; но со всеми явлениями это осуществимо. Композиты, примеры которых я могу привести, суть гипостазированные феномены (phaenomena substantiata). Однако то, что справедливо в отношении ноуменов, к ним неприменимо.
6. Познали ли мы благодаря этому учению что-либо новое? Нет, ибо через категорию субстанции мы не познаем вещей. Опыт должен давать нам примеры – а это есть явления. Мы точно так же не можем понять, каким образом субстанции должны составлять целое – в отношении явлений, находящихся в пространстве, это возможно, – но не каким образом субстанции сами по себе, ибо здесь мы должны отвлечься от пространства, поскольку оно есть форма чувственного созерцания. Мы ведем речь теперь о пространстве и времени.
Пространство и время суть не определения вещей, поскольку они мыслятся рассудком, но поскольку они даны нашим чувствам; следовательно, они суть формы созерцаний. (Мы подходим теперь к важным понятиям такого рода, что, если нам удастся раскрыть их природу, они изменят весь план метафизики и изгонят все те противоречия, которые лишили метафизику ее кредита.) Пространство есть внешнее чувство, время – внутреннее. Материей всех явлений является ощущение, и то, чему оно соответствует, есть реальное. Философия: реальное мы познаем лишь a posteriori, формальное же – a priori. Представление о воздействии объекта на нас есть ощущение, стало быть, нечто субъективное, и мы должны познавать его исключительно a posteriori. В нашем чувственном познании имеется нечто, относительно чего мы имеем представление a priori, – это форма явления: для внешнего [явления] – пространство, для внутреннего – время. Они суть та форма, в которой объекты будут являться нам, когда они воздействуют на нас; поэтому мы можем представить себе многое, чего никогда не видели, например, конусы и пирамиды, как в геометрии; соответственно, пространство и время можно познавать a priori.
Кроме явления, в опыт входит еще нечто, ибо он не есть просто восприятие, но единство взаимосвязанных восприятий согласно всеобщим правилам. Материя должна быть дана, форма же состоит в рассудочных понятиях. Таковы категории; они составляют форму всего человеческого опыта – и единство явлений a priori; это также категории, например, субстанция; они суть не что иное, как связь многообразного в явлении согласно правилам. – Таким образом, мы можем познавать a priori:
1. Форму созерцания, то есть пространство и время, и
2. Форму рассудка, поскольку она применяется к чувственности; или форму мышления объектов, являющихся нам; это есть рассудочное понятие и составляет форму опыта.
Пространство и время, принадлежащие чувственности, и категории, принадлежащие рассудку, составляют те понятия, которые мы можем иметь a priori и которым можем дать соответствующие объекты в опыте. У нас есть также иные трансцендентные понятия, которым, однако, не может быть дан никакой объект в опыте; их следует отличать от трансцендентальных. Последние суть такие, посредством которых я лишь представляю возможность синтетического познания a priori; «трансцендентальный» можно передать по-немецки как überschwenglich [превосходящий, выходящий за пределы]. Понятия имманентны, если их пример может быть дан из опыта или по аналогии с опытом. – Эти понятия суть основа возможности познания a priori – и синтетического познания a priori. Они всегда были камнем преткновения.
О пространстве говорят, что оно есть нечто само по себе, но тогда без вещей оно есть ничто, ибо в пространстве есть места; место, или способ, каким вещи находятся рядом друг с другом, не существует, если нет никаких вещей. Тем не менее, наш рассудок представляет себе: оно предшествует всем вещам, рассматривается как всеобъемлющая receptaculum [вместилище], которое не содержало бы в себе ничего, кроме мест для вещей. Им не могут быть и отношения, ибо нельзя представить, чтобы они существовали без вещей. Пространство не есть вещь, но все же некое нечто, в котором я могу представить себе все отношения. Так что же такое пространство?
С временем дело обстояло точно так же. Время есть то, в чем состоят изменения; оно не есть вещь, но в нем находятся вещи; оно не предполагает существования вещей, но я должен иметь время, в которое полагаю вещь. Если я удалю все вещи, то остается время, в котором ничего нет, но в котором нечто может возникнуть. Что же оно такое? Истечение мгновений. Что они такое вновь? Поскольку [философы] были вынуждены считать пространство и время чем-то, но не вещью, они не знали, что с ними делать. (Автор говорит: Ordo successivorum est tempus – порядок последовательного есть время; post se invicem posita coniuncta succedunt – следующее друг за другом соединенное находится одно после другого. Следовательно, время есть связь вещей, поскольку они следуют друг за другом – но одновременность он опускает, а это есть важное отношение. Когда вещи одновременны? Когда они существуют в одно и то же время; а последовательны – когда они суть вещи в разное время. И последовательность никто не может понять, не предполагая времени, следовательно, определение ложно. – Пространство есть ordo simultaneorum extra se positorum – порядок одновременного, расположенного вне друг друга. Чтобы вещи могли находиться вне друг друга, требуется пространство. Говорят, что вещи можно представить себе вне друг друга и без пространства, например, я говорю: одна субстанция отлична от другой! – Да, но положение «вне» также предполагает пространство; это говорит и автор: simultaneorum extra et intra se posita – одновременного, расположенного вне и внутри себя; иначе я не могу видеть, каковы отношения различных вещей друг к другу.)
Автор объясняет пространство через Ordo extra se positorum [порядок расположенного вне себя]. Extra se positorum суть вещи в различных местах. Понятие места предполагает понятие пространства, и это понятие уже принимается как известное: ordo plurium, quatenus post se existunt est tempus – порядок многого, поскольку оно существует одно после другого, есть время. Быть друг после друга значит быть в разное время, следовательно, здесь происходит объяснение того же самым же [idem per idem].
Главный вопрос заключается в том, являются ли они [пространство и время] самостоятельно и независимо от нас существующими вещами, ибо в таком случае они отличны от всех возможных вещей, которые в них находятся. Большинство древних философов отвергало это. Затем некоторые полагали, что пространство есть определение вещей.
Поскольку пространство и время состоят целиком из отношений и содержат их в себе, то полагали, будто это отношение вещей, поскольку они связаны, и составляет пространство, а поскольку одно определяется другим в ряду – время; таким образом, они были бы подлинными отношениями, которые, не будь вещей, исчезли бы, хотя умом их можно помыслить как возможные. Другие же считали, что это – не что иное, как всеобщее понятие об отношениях вообще. Посмотрим, так ли это обстоит на деле.
Если бы они были отношениями, мы не могли бы иметь о них понятия a priori, что, однако, имеет место в геометрии; или же мы должны были бы познавать свойства пространства из отношений вещей, и тогда все синтетические положения a priori в геометрии были бы невозможны; a posteriori мы можем познавать свойства, но тогда не существует аподиктических положений. Пространство – не понятие, а созерцание. Понятие presupposes созерцание. Мы не можем доказать свойства какой-либо вещи А, не изобразив ее [в пространстве]. У нас есть только одно пространство, и, говоря о многих пространствах, мы подразумеваем части единого бесконечного пространства. Но с понятием дело обстоит иначе: например, добродетель – не часть всеобщей добродетели, однако с всеобъемлющим пространством это не так. Созерцать вещь a priori – значит созерцать вещь, которая вовсе не дана; и потому я не могу созерцать ничего, кроме формы чувственности, того, как я созерцаю вещи; и эта форма находится во мне. Пространство должно быть чем-то подобным, а именно – формой внешнего явления. Оно есть не нечто, присущее вещам самим по себе, а то, что заключено в нас.
Теперь я могу это разъяснить: оно есть формальная сторона внешних явлений, и потому свойства пространства можно познавать a priori. Это условие, при котором только и возможны явления, есть чистое внешнее созерцание. Теперь понятно, как они могут предшествовать вещам или, вернее, явлениям. Они касаются исключительно природы чувственности, сообразно с которой последняя только и может быть подвержена воздействию. (Пространство и время дают нам познание a priori до всякого опыта, следовательно, они не могут быть заимствованы из опыта. – Положения a priori мы узнаем по необходимости; такие необходимые положения мы имеем в геометрии, например, между двумя точками возможна только одна прямая линия; время также дает такие необходимые положения, например, два времени не могут быть одновременно; следовательно, они не могут быть свойствами вещей самих по себе. Усмотреть вещи сами по себе a priori здесь совершенно невозможно. Так как они, стало быть, не являются определениями объекта, то они должны быть определениями субъекта – то есть формами нашей чувственности. Пространство есть форма, посредством которой мы созерцаем внешние вещи, время – посредством которой мы созерцаем самих себя. То, что мы познаем через внешнее и внутреннее чувство, есть лишь явление, а не вещи сами по себе. – Можно было бы сказать: но ведь мы могли бы познать и самих себя? Да, там, где мы активны, можно сказать, что это не относится к чувственности; но когда мы наблюдаем за собой, это есть не что иное, как ряд внутренних явлений. Ведь мы можем наблюдать всё лишь так, как мы внутренне подвергаемся воздействию.)
(Теперь мы можем также увидеть, как мы познаем время и пространство a priori. Вещи сами по себе мы не можем созерцать a priori – но как же мы можем созерцать a priori явления? Потому что я могу знать, как они будут на меня воздействовать – ведь они не вещи сами по себе; например, я не увижу никакого тела иначе, как только если лучи света из точки тела сойдутся в точке на моей сетчатке – это я могу понять a priori.)
(Следовательно, пространство и время также не имеют силы для вещей самих по себе – но вещи как феномены находятся в пространстве и времени; это есть основание трансцендентальной эстетики. Эстетика есть учение о чувственности. Древние разделяли всё на αἰσθητά [чувственно воспринимаемое] и νοητά [умопостигаемое]; теперь это слово используют для обозначения чувственного удовольствия и называют учением о вкусе. – Так как последнее не может по праву быть возведено в ранг науки, то лучше оставаться при значении, данном древними. Трансцендентальная эстетика есть рассмотрение вещей как объектов чувств, поскольку мы можем познавать их a priori; она показывает основания возможности чувственных созерцаний a priori, которые основываются на пространстве и времени.)
(Если я говорю, что нечто обладает протяженностью, то это есть явление – ибо протяженность есть определение пространства. Когда мы говорим о возникновении и исчезновении, изменении и т.д., мы говорим лишь о феноменах. Это не имеет никакого смысла, если мы говорим только о ноумене.)
Понятие времени мы не можем иметь a posteriori, ибо как бы мы стали извлекать его a posteriori? У нас вовсе не было бы опыта, что одно следует за другим, если бы это понятие не лежало в основе. Оно не есть понятие об отношениях вещей, иначе мы не могли бы иметь a priori свойств времени и аподиктических положений о нем, например: между двумя моментами есть только одно время – два времени не могут быть одновременно – время имеет лишь одно измерение; но если бы его свойства были понятиями об отношениях, мы не могли бы иметь всех этих положений – время также есть созерцание. Все вещи находятся в одном и том же времени. – Все времена суть части одного и того же времени. Созерцание содержит не свойство вещи, а субъективную форму чувственности, то, как я подвергаюсь воздействию. Формой внутреннего чувства является время. Это я могу усмотреть a priori, то, как мое внутреннее чувство созерцает само себя, и могу сказать об этом многое a priori.
Имеют ли эти понятия также объективную реальность, или же они суть entia rationis [сущности разума]? Бесспорно, они имеют объективную реальность, но ограниченную лишь объектами чувств; они имеют силу для всех явлений. Крузий говорит: все вещи находятся где-то или когда-то; это должно быть ограничено лишь явлениями.
Совокупность всех возможных объектов чувств есть мир чувств; следовательно, эти понятия имеют силу только для чувственного мира – мир есть агрегат явлений. Я, конечно, могу помыслить intelligibilis mundus [умопостигаемый мир], подобно тому как мы представляем себе mundus sensibilis [чувственный мир], который может быть познан только рассудком; но рассудок не имеет способности созерцать, а лишь размышлять о явлениях; следовательно, он не может знать, каковы вещи сами по себе. Он может производить опыты, но через них он постигает лишь связь явлений, а не вещи сами по себе.
Явление и видимость должны быть различены. Явление как явление может быть истинным. Видимость есть восприятие, посредством которого я захотел составить понятие, не принимая в расчет всех других восприятий. Явление не судит. Если мы хотим судить о явлениях, мы судим истинно, когда это происходит на основании всех восприятий; если же я хочу судить лишь на основании одного восприятия, то это есть видимость.
Бог познает вещи сами по себе, ибо его познавательная способность порождает вещи. Мы же познаем только явления, то есть способ, каким мы подвергаемся воздействию, и вещи должны воздействовать на нас, иначе мы ничего о них не знаем. – Пространство и время суть не что иное, как представления о вещах, и теперь мы имеем ключ ко многим задачам.
Если явления суть не что иное, как представления, и поскольку все чувственные вещи суть явления, то все чувственные вещи суть не что иное, как представления. Следовательно, явления существуют только в самом представлении. Поэтому мы можем сказать: существует лишь столько, сколько заключено в нашем представлении о чувственном мире. Например, допустим, что во время музыки люди потеряли слух – тогда для них музыки также не существовало бы, равно как и для тех, у кого нет музыкального слуха. Объекты сами по себе не существуют.
Благодаря этому мы избавлены от многих заблуждений. Например, конечен мир или бесконечен? Вопрос, вызвавший столько трудностей, теперь отпадает и звучит так: буду ли я продвигаться в ряду своих восприятий бесконечно или нет? И на это ответ определенен: бесконечно.