В качестве этической позиции кибернетическая гипотеза служит дополнением, хоть и диаметрально противоположным, гуманистическому пафосу, который снова разгорается с 1940-х и является не чем иным, как попыткой сделать вид, что после Освенцима «Человек» может восприниматься как прежде, возродить классическую метафизику субъекта несмотря на тоталитаризм. Но тогда как кибернетическая гипотеза включает либеральную гипотезу в себя и вместе с тем преодолевает её, гуманизм стремится растянуть её на всё большее число сопротивляющихся ему ситуаций: скажем, на «самообман» затеи очередного Сартра, чтобы обратить против автора одну из самых бесполезных его категорий. Лежащая в основе современности двусмысленность, которую поверхностно воспринимают то как дисциплинарный процесс, то как либерализацию, то как путь к тоталитаризму, то как пришествие либерализма, поглощается и упраздняется с приходом (и с помощью) нового типа правления, вдохновлённого кибернетической гипотезой. Всё это лишь тестовый сценарий становления Империи в натуральную величину. Его реализация и его масштабы, создавая разрушительные эффекты истины10, уже разъедают все основанные на либерализме институты и общественные связи, видоизменяя также и природу капитализма, и возможности ему протестовать. Кибернетический жест выражается в отказе от всего, что не поддаётся регуляции, от всех траекторий бегства, которые выписывает существование в разломах между нормами и предписаниями, от всех колебаний поведения, которые не сводимы in fine11к законам природы. И поскольку ей удалось выработать свою собственную правду, кибернетическая гипотеза сегодня стала наиболее последовательным антигуманизмом, который хочет сохранить общий порядок вещей и хвастается, что перерос человека.