Путь
Мастер
Вкрадчив голос совести и не смел, звучит осторожно, с оглядкой, пригибает в страхе спину-тональность, судорожно сглатывает буквы, дрожит ослабевшим желудком-смыслом и ловит хилое эхо, пружинящее внутри распухшей от боли грудной клетки, зажмуриваясь при каждом ударе. Бум-бум-бум-ух… бум-бум-бум-ух… Искры летят от резких касаний инструмента о гранит, удар – насечка, удар – насечка, еще удар – готова буква, точная, стройная, выверенная, на своем месте, там, где воля Мастера определила ее бытие, в строю, в шеренге, плечо справа, плечо слева, бум-бум-бум.
Рука не ведает усталости, инструмент – пощады, удар – насечка, воин стал в строй, удар – насечка, и еще один занял место подле предыдущего. Скрижаль терпит насилие Мастера над собой, как верный пес незаслуженные упреки хозяина, зная о своей любви к нему и все прощая. Буквы-шрамы соединяются в слова, слова вытягиваются в строки, строки образуют Смысл, Смысл же являет Истину.
Мастер наносит завершающий удар, пальцы разжимаются, на землю падает горячий инструмент, благоговейный и коленопреклоненный перед произведенной Работой. Солнце, и так задержавшееся над горизонтом сверх положенного, озаряет последним лучом Чудо Сотворенное и исчезает за горой. Все погружается во тьму – Мастер, инструмент, скрижали, Мир, только вкрадчивый голос, витиеватым дымчатым телом змия выползает из полуоткрытых губ и Вселенная слышит вздох отчаяния: «Кому это?»
Ищущий
Ищущему вредят две вещи – покой и непогода. Что за напасть, в жаркий полдень оставить сень смоковницы, смежающую веки и убаюкивающую суетливые помыслы, и заставить уже размякшие в неге члены напрячься, дабы придать телу соответствующее положение и движение. А того хуже, что, отойдя от благословенного древа на изрядное расстояние, приходится принять на себя порывы сухого песчаника, которого вот только секунду назад и в помине не было, а теперь рот, нос и глаза сечет мелкая, колючая крошка, будто тысячи раскаленных игл впиваются в кожу и нет возможности какого-либо избавления от их жал. Не так ли слуги Лукавого мучают в своих подземельях праведников, вырезая у них кусочки веры и добропорядочности.
Разные мысли бродят в голове Ищущего, пока он, прикрывшись одеждами и надеждами, бредет против усиливающего свое сопротивление потока внешних обстоятельств, людского непонимания и природных катаклизмов, за которыми стоит то ли Бог, проверяющий своего адепта на прочность, то ли Его отражение, не желающее никакого движения от себя к Свету.
Дорога Ищущего – всегда вопрос. Что пытаюсь обнаружить я среди песков безразличия и скал обыденности? Зачем покинул сухое и теплое жилище в бурю? Правилен ли Путь мой во мгле моей же неосознанности и если ведут меня, то кто пастух мой?
Вот и сейчас, у подножия горы, теряющей свою вершину в песчаном облаке, встретив спускающегося ему навстречу человека, давно позабыв о правилах приличия, он, вместо приветствия, кидается на путника с вопросом:
– Кто ты, добрый человек? Не пастырь ли мой?
В ответ Ищущий слышит:
– Я Мастер, не пастух, но если нужна тебе путеводная нить, поднимайся наверх, там найдешь ее.
Мастер проходит мимо Ищущего, и буря проглатывает его чуть сгорбленную фигуру, оставляя напоследок в память о нем фразу: «…Ищи и обретешь».
Ищущий, как охотничья борзая, еще не видя добычи, но уже улавливая флюиды ее желез, срывается с места и, обдирая до крови ладони и колени, спотыкаясь, падая и поднимаясь вновь, карабкается к вершине в охватившем его восторге близкой победы, долгожданной находки, окончания мучившей, тягучей боли внутри. Песчаная пелена спадает со скалистых плеч, сверху пробивается солнце, пот, застилающий глаза, разъедающий кожу, нетерпеливыми каплями орошает последние складки базальта – все, Ищущий на вершине, перед ним две каменные таблички, испещренные текстом.
Объятый пламенем познания, он жадно проглатывает буквы и смыслы, возвращаясь вновь и вновь к Первой Истине и пробегая через все к Последней. Наконец, утолив жажду Божественного Откровения, Ищущий вопиет, воздев руки к Небу: «Господи, что есмь Путь осиленный перед Путем осмысленным? Кому это?»
Слушатели
Многими звуками мир полнится, ибо источников в нем нескончаемое число, и даже вечно молчаливые камни иной раз столь красноречивы, что глас их не услышать не возможно. А сколько истоков звука, столько и приемников, кому слух ласкает грохот низвергнутой крепостной стены на головы несчастных осажденных, а кому шелест оливковой веточки, выпавшей из клюва голубки, парящей над бесконечными водами Потопа, гром среди ясного неба, но все они – Слушатели.
Соберутся такие, например, у подножия холма или горы покрупнее и ждут. Шумят, конечно, спорят, ругаются в ожидании, но друг друга не слушают, им нужен Пророк, а такового нет, вот и стоит над толпой гомон, активный и бесполезный. Каждый умен, хоть и не учен, от рождения напитан, но не пылью библиотек, а потом самости и значимости, благороден, до мордобоя не опускается, только пинает коленом впереди стоящего, стараясь наподдать сильнее, чем получил только что сам, одним словом, все приличные люди, но… не Пророки.
Но вот затянувшееся ожидание, колыхающее затекшие огузки, прерывается появлением на склоне Ищущего, согбенного под тяжестью скрижалей. Поступь его неверна, дрожащие мослы готовы развалиться на составные части, пальцы сведены судорогой и уже не способны разжаться, но глаза источают неимоверное счастье и могучую веру в себя, в свой путь и в свою миссию. Завидя собравшихся, он ускоряет шаг до состояния бега и останавливает скоростной спуск посредством сброшенных каменных табличек к ногам первых Слушателей, сам же при этом, едва не переломав ребра, перелетает через свой ценный груз. Восстав из клубов пыли, Ищущий радостно сообщает притихшим Слушателям:
– Я принес вам Слово Божие.
– Слушаем тебя, говори, Пророк, – кричат из толпы.
– Я не пророк, – возражает Ищущий, – я просто Ищущий.
– Говори, Пророк, начинай, хотим Слово божье слышать, – Слушатели волнуются, машут руками и снова раздают друг другу пинки, по людскому морю пробегают неспокойные волны.
– Слушайте же меня, вот вам Слово Первое, – и Ищущий зачитывает заповедь с таблички.
– А чем докажешь; ни стыда, ни совести; кто это сказал; да мы это и так знали… Слушатели возмущены, раздражены, разочарованы Пророком, а тот не унимается и продолжает:
– Вот вам Слово Второе…
Шум становится сильнее, голоса громче, кровь закипает в венах, руки тянутся за камнями и палками, Пророк же не церемонится и голосом громовержца перекрывает всеобщее возмущение:
– Слушайте Слово Третье…
Все, хранимое за пазухой, поднято в воздух силой возмущенного эго, над телом Ищущего вырастает холм из осколков неприятия, неверия и страха, теперь он настоящий Пророк.
Женщина и Ребенок
Слушатели разошлись, кто бежал в испуге от содеянного, кто потоптался на месте, разглядывая новообразование у подножия горы, и пошел восвояси, а кто, не желая освобождать уже занятую оружием ладонь вхолостую, метнул свой снаряд в сторону «чирия», вскочившего так некстати на гладком склоне, со словами:
– Напророчествовал, Пророк, поделом.
У могилы Ищущего остались двое, Женщина и Ребенок.
– Мама, – обратился Ребенок к Женщине, – за что убили этого человека?
– Он указал людям Путь.
Ребенок задумался:
– Этого достаточно?
– Да, – ответила Женщина, – он достоин смерти, а мы не достойны его.
– А что, смерти нужно удостоиться? – удивился Ребенок, – ведь мы все умрем.
– Это правда, но сколько из нас будут умалять о ней, ждать ее прихода, как избавления, но, когда железный сапог смерти зазвенит за спиной, разочарование размером со Вселенную посетит нас от осознания прожитых дней и надежда на облегчение сменится страхом грядущих перемен. Это и будет недостойная кончина.
Ребенок потер глаза:
– Пророк обрел то, чего искал?
Мать кивнула головой.
– Я хочу забрать таблички, мама, ты поможешь мне? – Ребенок с надеждой посмотрел на Женщину.
– Они тяжки и для меня, сможешь ли ты нести такой груз?
Ребенок подошел к скрижалям:
– Что здесь начертано? Расскажи мне про Путь?
Женщина обняла сына за плечи:
– Здесь написано, что должен делать Человек, чтобы не быть Человеком.
– А кем, мама?
– Богом.
– Возможно ли это?
– Пока ты человек – нет, – у Женщины на глаза навернулись слезы.
– Ты плачешь, мама, почему?
– Бог научил нас жить, как если бы Он сам был здесь, переодетый человеком.
– Но ведь это здорово, мама, зачем же слезы, – Ребенок засиял своей доверчивой, искренней улыбкой.
– Этот Путь не достижим Идущему, только Парящему. В тоске по небу мы будем обращать свои взоры к нему, бессильные оторваться от земли, удерживающей нас изо всех сил.
Женщина посмотрела на Ребенка, вытерла рукавом глаза и сказала:
– Нет ничего страшнее, вкусив свободы, потерять ее. Человека ждет клетка, чаще простая, реже – золотая.
– Где ждет, мама?
– На его Пути, и откроется она, когда заточенный в нее научится ходить по воде.
Ребенок глядел на мать. Женские слезы – мертвая вода для нее самой, но живая для того, кто рядом. Мать говорила загадками, но сын понимал скрытый смысл иносказаний, стены, коими она ограждала Истину, были для него прозрачны, а слова, незнакомые по возрасту, раскрывали свою суть вне детского разума, но гораздо глубже.
Женщина понимала написанное как невыполнимое, пока Человек оставался Человеком и видел в тексте только ограничения. Не клетка ли в клетке этот свод правил Божественных под сводом правил людских? Или скрижали придавливают законы Человеков, как рыбацкая сеть часть вод морских со всеми обитателями, что оказались внутри, и та скользкая и хладносердная тварь, виляющая чешуйчатым телом снаружи, не подвержена условиям существования ее собратьев внутри тенет.
Писан ли Закон Божий для всей Вселенной, а может, для одного мира один закон, для другого – другой, свой?
Женщина прервала размышления Ребенка:
– Ты все еще хочешь забрать таблички? Они очень тяжелые.
Ребенок внимательно посмотрел на скрижали и через секунду ответил:
– Нет, мама, в этом нет необходимости, оставим их Пророку.
– Хорошо, – Женщина с облегчением опустила одну скрижаль на землю, – скажешь, почему отказался от Слова Божьего?
– Оно высечено на сердце каждого, нет смысла таскать на спине каменный дубликат.
– Откуда ты это взял? Кто сказал тебе об этом?
Ребенок, улыбаясь, ответил:
– Бог, и это написано здесь.
Он указал пальцем на таблички.
Бог
В начале было Слово, и Слово это Человек. Оно не сформировало Замысел, но запустило процесс размышления о достижении Цели, ибо за Словом последовал Образ, за Образом Копия, за Копией Голограмма и, наконец, само Тело Эксперимента. Человек воспарял над землей и ступал по воде в Замысле, но механизмы проявленного мира давали ему иные потенции в Начале Начал. Нужен был Путь. Архитектор любой Вселенной любит подниматься от альфа к омега, снизу вверх, структура построения чего-либо осознана им от простого к сложному, либо синтез, либо разложение.
Многие миры структурировались, собирались, творились именно так, но Человек – особый Замысел, мир-иероглиф, созданный принципом «все сразу» для осознания Себя, сияющего обратным Светом.
Значит и Путь задается в таком мире непрожитым (готовым) принципом для проживания его от начала, неокрепший росток помещается в центр урагана, зерно, не пустившее корни, не поднявшее ствол и не давшее плода, расщепляется на новое зерно, Дитя рождается с потенцией Создателя, ядро, невидимое глазу, способно уничтожить мир.
Пусть Первый Человек, Сын Мой, наденет фартук, возьмет в руки инструмент и поднимется на гору. Нареку его Мастером и дарую ему Путь в немногих Словах, но во множественных смыслах и нескончаемых Дорогах, ибо он (Человек) – это Я в начале, а Я (Бог) – это он в конце.