— Вы что? — осторожно спросила Наташа, взглянув в мое
лицо и почувствовав мое внутренее смятение. — Испугались?..
— Нет, но мне очень тяжело видеть Серегу такого. Господи,
пусть он скорее проснется, — одержимо произнес я.
— Пойдемте на кухню, — предложила Наташа, осторожно
устанавливая ширму на место. И мы возвратились на кухню и
молчаливо уселись за стол. Через некоторое время я обратился к
Наташе:
— Вы знаете, я вам принес… — И я полез в карман
Гришиного пиджака,Наташа оторвала взгляд от стола и обратилась
в пристальное ожидание. — Как-то Серега подарил мне сказку о
любви, — достав из кармана несколько сложенных листков,
исписанных от руки, сказал я, развернул эти листки и подал их
Наташе, — может, вы пока почитаете, а я тем временем буду
укреплять дверь?
— Нет, прочтите лучше вы, вслух, а дверь мы можем
укрепить и в следующий раз, ведь правда? — И она возвратила
мне листки. — Я теперь поняла: у вас удивительно много
Сережиных жестов, почитайте лучше вы, пожалуйста.
— Ну, дверь-то мы действительно можем укрепить в
следующий раз — я, честно говоря, шел в гости и даже не
прихватил с собой инструментов.
— Вот и хорошо, — сказала Наташа, и ее задумчивые глаза
разглядывали меня. Еще мгновение, и мне казалось, она увидит
меня, Сережу, что Гришино тело сейчас растает и обнажит мою
душу, и я незамедлительно стал читать.
Сказка о любви
Выпуклое синеющее небо зависало над морем. Солнечный диск
будто на цыпочках еще пытался выглядывать из-за водного
горизонта.
Изредка доносились сонливые крики чаек. Молодой человек, в
джинсах и кроссовках, в распахнутой рубашке, настойчиво
поднимался на вершину крутого скалистого берега, усеянного
невысокой растительностью.
Тропа, по которой он шагал и делал прыжки с камня на
камень, извиваясь, шарахалась от кустов, но все-таки тянулась
вверх.
Когда молодой человек закончил свое восхождение, небесная
синева потемнела, прохладная свежая темень опускалась повсюду.
Человек у самого краешка плато, у обрыва, падающего в море, он
стоял, широко расставив ноги, во весь рост и долго обдумывал
что-то.
Слева, поодаль от него, неподалеку от места, где
начиналась его тропа, там, внизу, разноцветились огни людских
жилищ и развлекательных заведений.
Когда совсем стемнело и серебристая звездная пыль зависла
над его головой, силуэт его фигуры ожил, начал, громко
подкрикивая в море, декламировать стихи:
Ну не современен я от роду!
Может, мне призвать на помощь моду?..
Должное отдавши супервеку,
В джинсах я спешу на дискотеку…
Рубль вход — уверенная такса!
В темноте прожекторные кляксы.
Обступили, замелькали лица.
Захотелось в девушку влюбиться!
Я об этом танцевал весь вечер
Пляшущий оживший человечек…
Шел домой и вечер я итожил.
Ветер обходил меня прохожим.
На себя обижен я, насуплен:
Джинсы у меня сегодня 'супер'!..
Так хотелось в девушку влюбиться!
Тусклые, мелькающие лица…
— Молодой человек, — возник позади, словно разбуженный
эхом его стихов, некий старческий голос. Молодой человек
остался стоять недвижим, наверно, он подумал, что голос ему
показался, но причудливо дряхлый голос повторил опять:
— Молодой человек, вы меня слышите?
— Ты кто? — продолжая стоять, не оборачиваясь, вопросил
еще наполненный энергией стиха человек.
— Пилигрим.
— А что ты тут делаешь?
— Живу… ты, парень, знаешь, иди-ка сюда, разведем
костер.
Молодой человек развернулся назад, осмотрелся по сторонам,
но никого не смог разглядеть в ночном пространстве.
— Ты где? — робко позвал он хозяина голоса.
— Я здесь, недалеко, присмотрись хорошенько.
— Это ты сидишь на камне? — вглядываясь во мрак, сказал
парень, наконец уловив очертания белой, сгорбленной фигуры
напротив него, всего в нескольких шагах. В ответ никто ничего
не ответил: молодой человек сделал несколько этих шагов в
сторону промолчавшей фигуры в белом одеянии, и через несколько
мгновений он оказался рядом со стариком, действительно сидящим
на камне, опираясь на корявую палку.
— Садись напротив, но прежде разожги-ка, парень, костер,
— не