дабы не
свидетельствовал неприятный разговор, но подходящая причина не
нашлась, и директору ничего не оставалось, как впялить свои
напряженные глаза в Екатерину.
— А что, — не унималась Екатерина, — Юрий Сергеевич,
ведь мы же с вами не совсем безразличны друг к другу?… Хи-хи.
— подхихикнула она в мою сторону.
— Да ну вас! — отмахнулся от Екатерины Божив и
покраснел. — В самом-то деле, — подавленно и беззащитно,
словно попросил помилования и не замедлил скрыться в кабинете,
на секундочку укоризненно опять глянув в сторону недогадливого
киномеханика, что продолжал важно стоять, оттопырив губы и
веско приподняв свои тяжеловесные брови: он и в самом деле
ничего не понимал!..
— Тоже мне, герой! — красноречиво фыркнула Екатерина в
адрес Божива, когда мы с нею оказались на площади кинотеатра.
— Делать бы ему выговор, если бы не я его из океана
вытащила!.. Впрочем.. — поправилась она, — откуда же ему об
этом знать… Остап Моисеевич, и тот до сих пор в
недоразумении: как же так — художник утонул!.. Если они меня
вычислят…
— А контролер? — поинтересовался я. — Он что,
действительно пропал?
— Не думаю, чтобы эта дылда куда-нибудь запропастилась,
наверняка выполняет какое-нибудь поручение Остапа Моисеевича,
ведь мы же люди подневольные, — с какой-то неожиданной игривой
грустью произнесла Екатерина последние слова.
— Так ли? — улыбчиво спросил я.
— О, Господи, конечно же не так, — расхохоталась
Екатерина, — ну разве я смогла бы пристроить твоего толстячка,
если бы не сама собой была. Остап Моисеевич, конечно же,
Магистр, шеф, так сказать, но повара-то мы.
— Хорошо, что напомнила, Гришу-то покормить надо, я ведь
его желудок не ощущаю.
— Да ему, наверно, целое ведро надо, — обозленно
отозвалась Екатерина, — ты там быстрее свои дела устраивай, а
то ведь он все сожрет.
— Постараюсь, мне нужно пару ночей…
Когда мы вошли в квартиру Екатерины, мне показалось, что я
оказался в театральном лесу — жилище ведьмы, другими словами я
бы не назвал это место, — в прихожей ветвился целый
ботанический сад: всевозможные лианы, карликовые деревца и
яркий источник света, напоминающий солнце, и даже крохотный
импровизированный родничок.
Жила Екатерина в старом доме, потолок высокий — метров
пять или шесть, да и сама прихожая довольно просторная, но
особенно мне бросился в глаза пол, видимо, он был выполнен на
заказ: похоже, что линолеум весьма ловко подражал земной
поверхности и был он покрыт искусственной травой.
Из прихожей, успел я заглянуть на кухню — там все было
по-современному, как и положено, и поэтому это меня мало
привлекало.
Екатерина распахнула дверь в жилую комнату. В этой комнате
скрыто работал кондиционер. Лесной воздух обуял мое
воображение: здесь уже была настоящая земля на полу, а точнее
— слой земли, и поверх этой земли настоящая лесная осыпь:
кое-где проглядывала самая настоящая травка, посредине комнаты
стояли три креслообразных пенька, стены были абсолютно черными,
но их чернота едва проглядывала сквозь заросли абсолютно сухих
деревьев, деревьев, которые коряво и уродливо ветвились повсюду
вдоль стен. Откуда шло освещение комнаты, я не понимал, будто
невидимая лунность присутствовала здесь.
Что-то щелкнуло, и этот довольно просторный клочок леса
(комната была метров двадцать пять, не меньше) словно
расширился еще больше, видимо, Екатерина включила магнитофонную
запись, потому что я оказался в ночной глубине леса,
наполненной ужасающими звуками.
Неожиданно, когда мы с Екатериной уселись на пеньки друг
подле друга, откуда-то из сухих зарослей свысока спланировала
какая-то птица, и она уселась на плечо Екатерины.
— О, Филька, — продолжая сидеть неподвижно, сказала
Екатерина, она почему-то грустно смотрела себе под ноги. И я, и
Екатерина сидели босиком, ибо ведьма, прежде чем запустить меня
в комнату, деловито распорядилась скинуть туфли и снять носки.
— Хорошо у тебя, — сказал я, стараясь как-то оборвать
укромное молчание Екатерины, — послушай, а как же ты
подметаешь пол? — нашелся я, потому что знал, что ни одна
хозяйка не умолчит об опыте ведения домашнего хозяйства.
— Два-три раза в год я меняю землю