Один только, по глубокому убеждению, уклонился от мира. Это был старец Кайс ибн Зухейр, из-за злосчастного жеребца которого возникла вся эта распря. Не то чтобы он в душе не одобрял мира. Из первых старик убеждал членов своего племени согласиться на предложение обоих благородных зубьянитов. Но и для него даже, истого бедуина, эта война стала страшным событием. «Я не в состоянии выносить взгляда ни одной из зубьяниток, – признавался он. – Нет почти ни одной меж ними, у которой бы я не убил кого-нибудь: отца, брата, мужа или сына». Поэтому со своими ближайшими родственниками он удалился за Евфрат, к племени бену-намир, родственному ваилю, кочевавшему среди поселений месопотамских христиан. Там, как говорит предание, перешел он в христианство и кончил мирно жизнь монахом в далеком Омане (на юго-востоке Аравии).
Эти и другие бесчисленные междоусобные распри воспеваются в арабских стихотворениях, посвященных описанию подвигов любимых народных героев. И во всяком подобном рассказе приходится волей-неволей приходить к заключению, что основания и перипетии этих бесконечных раздоров между отдельными племенами все одни и те же. Постоянно они оказываются почти тождественными с тем, что сообщено было выше о двух наиболее типичных историях. Поэтому не следует смотреть на них как на факты первостепенной исторической важности, а только как на почти исчерпывающую предмет характеристику бедуинов, на самый сильный, побудительный, преимущественно пред всяким другим, элемент всей арабской национальности. Нетрудно наполнить целые тома подобными повествованиями, но достаточно ограничиться только что рассказанным, дающим ясное представление о духе самого бедуинства, о диком его упорстве и храбрости, беззаветном и крайне щекотливом чувстве чести и вытекающем непосредственно отсюда порыве великодушия, а рядом жадности и коварстве обитающих в степи арабов.