Фонтан долго думал. Он вспомнил, как часто закрывал свои струи от ветра и прохожих, как терял тепло ночами, как старался быть ровным и полезным. Но никогда до этого не позволял лучу остаться в себе надолго – тот миг пробегал и исчезал вместе со струёй.
Ночью над домами пролетел Солнечный Ветер – не просто городской ветер, а тонкая отзвук далёкого Солнца, что несёт с собой приглушённую музыку небес. Ветер коснулся фонтана, и в ответ его струи чуть‑чуть изменились: они заиграли новыми ритмами, стали медленнее, то быстрее; в их теле возникло движение, которого фонтан раньше не замечал. Это было невидимое прикосновение, словно внутри воды прозвучала невидимая струна.
И тогда, когда ночная тень раздвинулась и небо потянуло свои самые холодные ноты, над самым городом появилось северное сияние – совсем маленькое и едва заметное, как будто само небо заглянуло вниз, чтобы увидеть, что творится на земле. Северное Сияние отразилось в глади фонтана и показало ему: движение, которое он ощутил от ветра, не было пустым трепетом – это был танец отклика, живая музыка, которую его тело может исполнять, если позволит себе отвечать на приходящий поток. Бывает такое не в сказке, но только в годы солнечной активности.
Фонтан понял простую вещь: радуга внутри него случилась, когда он принял и свет, и влагу; танец внутри него пробудился, когда он открылся ветру и позволил себе отвечать. До того момента он жил снаружи – служил, выполнял, отражал. Теперь же внутри его начала плестись новая ткань: принятие и отклик соединялись, делая из воды не просто функциональную субстанцию, а дыхание, способное светиться.
Прохожие бросали монеты и шутливо гадали, сбудется ли их желание, но фонтан улыбался иначе. Он уже не стремился быть только красивой деталью площади; он стал хранителем света и движения. Ночью, когда наводнила тишина, капли становились дугами – то яркими, то еле заметными – и фонтан знал, что в каждом таком мерцании живёт целая маленькая вселенная.