–Да, – кивнул я. – Но какая это защита – превратиться в камень, чтобы не чувствовать боли? Бог дал нам сердце не для того, чтобы окаменевать, а для того, чтобы любить. И любить – значит быть уязвимым. Значит – чувствовать. И боль в том числе.
Она задумалась, потом медленно кивнула:
–Лучше чувствовать боль, чем ничего не чувствовать.
В её случае исцеление шло не через изгнание, а через возвращение. Возвращение к самой себе. К той девочке, которая когда-то плакала над могилой брата, но потом решила, что слёзы – это роскошь, которую она не может себе позволить.
Бог позволил.
Глава 3. Демон тишины
Если Сергей был бурей, а Валентина – подтаявшим айсбергом, то Артём стал для меня самой сложной загадкой. Его привела мать, худая, испуганная женщина с руками, вечно складывающимися в молитве.
«Он не выходит из комнаты, батюшка. Месяцами. Свет гасит, на стенах чёрные рисунки… И молчит. Почти не ест. Шёпотом иногда говорит… ужасные вещи».
Артём вошёл в храм, как призрак. Движения его были плавными, почти бесшумными. Лицо – красивое, но абсолютно безжизненное, маска из белого мрамора. Он не смотрел по сторонам, а будто сканировал пространство внутренним, чужим взглядом.
Когда началась молитва, он не упал, не закричал. Он просто… замер. Стоял посреди храма, не двигаясь, и смотрел в одну точку. Но воздух вокруг него гудел от напряжения. Казалось, сама тишина в его радиусе становится плотной, вязкой, ядовитой.
Я подошёл ближе с крестом. Его глаза медленно, против воли, перевелись на распятие. И в их зелёной глубине на секунду вспыхнула такая бездонная, холодная ненависть, что по спине пробежал холодок. Это была не человеческая злоба. Это была древняя, безличная ненависть ко всему живому, ко всему светлому, ко всему, что дышит и надеется.Но губы его не шевелились. Он молчал.
«Выйди, дух нечистый, из создания Божия!»
Тишина в ответ. Лишь судорога пробежала по его скуле.
«Запрещаю тебе именем Господа нашего Иисуса Христа!»