Я остался в опустевшем храме. И глядя на ту самую плиту, где он сидел неделю назад, подумал: самое страшное в одержимости – не крики и не судороги. Самое страшное – это иллюзия, что тебе не больно. Что ты сильный. Что ты сам по себе. И самая великая милость Божья – это позволить человеку, наконец, почувствовать свою боль. Услышать стон своей собственной души. Потому что пока он не слышит своего стона – он не услышит и Бога.
Глава 2. Ящик Пандоры
Сергея сменила Валентина. Ей было около шестидесяти, и привела её на отчитку дочь – отчаявшаяся женщина с испуганными глазами. «Мама стала другой, – шептала она мне, – злая, грубая, по ночам разговаривает чужим голосом… Психиатры разводят руками, лекарства не помогают».
Валентина стояла с каменным лицом, губы сжаты в тонкую ниточку. Она не сопротивлялась, не упиралась – она просто отключилась. Когда читали молитвы, её тело оставалось неподвижным, лишь пальцы судорожно сжимали и разжимали край кофты. Казалось, ритуал не производит на неё никакого эффекта.
Но я уже научился смотреть глубже.
После отчитки её дочь подвела ко мне:
–Батюшка, скажите, почему она не кричала? Может, не помогает?
– Помогает, – ответил я. – Процесс идёт. Не всегда тьма уходит с боем. Иногда она уходит тихо, как вода в песок. Дайте время.
На следующую неделю Валентина пришла снова. И снова – никакой видимой реакции. Но на третьей неделе, когда я подошёл с крестом, она вдруг отшатнулась. Не резко, а плавно, как бы нехотя.
– Не надо, – прошептала она.
–Что не надо, матушка? – спросил я мягко.
–Не трогайте… меня… – её голос дрожал.
И тут я увидел в её глазах не злобу, а страх. Глубокий, детский, животный страх. Именно он годами прятался за маской чёрствости и раздражения.
После службы она осталась сидеть на скамье, не в силах подняться. Я подсел рядом.
– Страшно? – спросил я.
Она кивнула,не глядя на меня.
–Расскажите, чего боитесь.
И тут открылся ящик Пандоры.