Но я не сказал. Он бы не услышал. Ему нужно было дойти до дна. До того момента, когда его «сильная личность» сломается, и он поймет, что не контролирует даже себя. И только тогда, в этом сокрушении, он будет готов к тому, чтобы его душа, наконец, закричала о помощи не мне, не знахарям, а Богу.
– Хорошо, – сказал я вслух. – Приходите в субботу. Но готовьтесь к исповеди. Это главное.
Он пришел в субботу. Тот самый мужчина – назовем его Сергеем. Храм был полон. Разные лица – от искаженных гримасой до окаменело-безразличных. Сергей встал в стороне, скрестив руки на груди, как будто наблюдал за странным спектаклем, в котором был вынужден участвовать.
Чтение началось. Молитвы, звучавшие веками, наполняли пространство, тяжелые и плотные, как свинец. Сначала ничего не происходило. Только шепот общих молитв да трепет свечей. А потом… это началось не с него. С другой стороны зала женщина лет пятидесяти с рыданием опустилась на колени, крича что-то хриплое, не свое. Сергей смотрел на это с презрительной усмешкой. Я видел его взгляд: «Со мной такого не будет. Я сильнее».
Но молитва – это не физическая сила. Это тонкий скальпель, который входит в самую суть, в самую сердцевину души, в ту самую боль, что ты так тщательно прятал. Он входит туда, куда не добирался ни один психотерапевт, потому что он касается не памяти ума, а памяти духа.
Мы дошли до Евангелия. Я читал о том бесноватом, которого исцелил Христос. И в этот момент я увидел, как Сергей перестал улыбаться. Его тело напряглось. А потом он просто сел на пол. Не упал, а именно опустился, будто все кости разом лишились твердости. Он сидел, сгорбившись, уставившись в каменную плиту перед собой.
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа… – прозвучали знакомые слова заклинательной молитвы.
И он закричал. Но это был не тот истеричный крик, что я слышал до этого. Это был глухой, животный рев, полный такой первобытной ненависти и боли, что по коже пробежал холодок. Он не корчился, не бился. Он сидел, сжавшись в комок, и этот звук вырывался из самой глубины его существа, из той пустыни, что он в себе носил.