роста. Она была одета в длинное платье и черную шаль. Она
стояла на коленях, и я мог видеть ее гладкие пятки и часть ее сильных
икр. Ее талия была тонкой. У нее были большие груди, которые она не могла
или, возможно, не хотела скрывать под своей шалью. Ее блестящие черные
волосы были заплетены в косы. Она не была красавицей, но не была и
простушкой. Ее черты ни в коей мере не были выдающимися. Я ощущал, что
ничто в ней не может привлечь внимания, кроме ее глаз, обычно опущенных,
прикрытых веками. Ее глаза были прекрасны, ясны и спокойны. Кроме дона
Хуана, я ни у кого не видел столь сияющих и живых глаз.
От ее глаз мне стало совершенно спокойно. Такие глаза не могут быть
злыми. Я ощутил прилив доверия и оптимизма и почувствовал, что я как
бы знаю ее всю жизнь. Но я так же хорошо осознавал и другое — свою
эмоциональную нестабильность. Это всегда беспокоило меня в мире дона
Хуана, заставляя постоянно быть в подвешенном состоянии. У меня были
моменты абсолютного доверия, интуитивно сопровождаемые лишь ничтожными
сомнениями и недоверием. Эта ситуация не выглядела иначе. В мой
подозрительный ум внезапно пришла мысль, предупреждающая меня: я попал
под влияние женских чар.
— Вы начали изучать испанский недавно, не так ли? — сказал я,
чтобы отделаться от своих мыслей, боясь, что она их прочтет.
— Только вчера, — отпарировала она и рассмеялась хрустальным смехом,
показывая маленькие, невероятно белые зубы, сверкающие как жемчуг.
Люди повернулись и посмотрели на нас. Я опустил голову ниже, словно
углубясь в молитву. Женщина придвинулась ко мне ближе.
— Есть ли здесь место, где мы могли бы поговорить? — спросил я.
— Мы разговариваем здесь, — ответила она. — Здесь я говорила со
всеми нагвалями твоей линии. Если говорить шепотом, никто не услышит
нашего разговора.
Я сгорал от нетерпения, желая спросить о ее возрасте. Но меня
отрезвило одно мое воспоминание. Я вспомнил одного своего приятеля,
который на протяжении многих лет устраивал всяческие западни, чтобы
вынудить меня открыть свой возраст. Я ненавидел этот его мелочный
интерес, а сейчас я сам был на грани такого же поведения. Я тотчас же
отбросил эту мысль.
Я хотел ей сказать об этом, чтобы просто поддержать разговор.
Казалось, что она знает, какие мысли приходят мне в голову. Она
по-дружески сжала мне руку, словно затем, чтобы сказать, что наши мысли
совпадают.
— Можешь ли ты вместо подарка дать мне какое-нибудь напутствие? —
спросил я ее.
Она отрицательно покачала головой.
— Нет, — прошептала она. — Мы совершенно разные. Даже более разные,
чем мне представлялось возможным.
Она поднялась и соскользнула со скамьи. Ловко преклонила колени,
став лицом к главному алтарю. Перекрестилась и дала знак следовать за
ней к большому боковому алтарю слева от нас.
Мы стали на колени перед большим Распятием. До того, как я успел
что-либо сказать, она произнесла:
— Я живу очень долгое время. Причиной моей долгой жизни является
мое умение контролировать сдвиги и перемещение моей точки сборки.
Вместе с тем я не остаюсь слишком подолгу здесь, в вашем мире. Я должна
сохранять энергию, которую я получаю от нагвалей вашего рода.
— Прикована ли ты только к этому месту, находясь в этом мире?
— Нет. Я хожу везде, где хочу.
— Ты всегда женщина?
— Я была женщиной дольше, чем мужчиной. Мне это определенно больше
нравится. Я почти забыла, как быть мужчиной. Я полностью женщина!
Она взяла мою руку и заставила прикоснуться к ее промежности. Мое
сердце колотилось у меня в горле. Она действительно была женщиной.
— Я не могу просто взять твою энергию, — сказала она, меняя тему. —
Мы должны заключить соглашение другого рода.
На меня накатила еще одна волна бесконечного благоразумия. Я хотел
спросить ее, где она жила, когда бывала в этом мире. Оказалось, что у
меня не было необходимости произносить свой вопрос вслух, чтобы получить
ответ.
— Ты гораздо-гораздо моложе меня, — сказала она. Но и тебе уже
теперь очень непросто сообщать людям, где ты живешь. И даже если ты
приводишь их в дом, за который платишь и который является твоей
собственностью, — он не является тем местом, где ты живешь.
— Есть так много вещей, о которых я хотел бы спросить тебя, но мне
в голову