Лисса кивнула. – Мир всегда живой, просто мы привыкли считать его недвижимостью. Она встала, подошла к двери и спустилась вниз. Таверна пахла пеплом, корицей и свежим воздухом. Столы были пусты, но воздух ещё держал смех вечерней толпы. В углу кто-то оставил плащ с вышитой фразой: «Добро без ведомости». Лисса провела по ней пальцами, словно по молитве.
Снаружи дождь моросил как разговор двух стариков – тихий, упрямый и добрый. Ведьма вышла на крыльцо. Мир спал, но не совсем. Где-то вдалеке бродили фонари, словно души ночных мыслей. Из окон ближайших домов доносились отголоски песен, те самые, что Нол пел на площади. Люди, кажется, начали верить не в законы, а в голоса друг друга.
Она подняла взгляд к небу и тихо сказала: – Смотри, Империя, мы не разрушили тебя. Мы просто сделали тебя смешной.
Рядом появился Фрик, зевая так широко, что звёзды могли провалиться прямо ему в пасть.
– Если бы смех был валютой, мы бы уже купили себе новую эпоху, – произнёс он.
– Может, так и будет, – ответила Лисса. – Эпоха смеха без разрешений.
Утром началось нечто странное. Люди приходили в таверну не за элем, а за советом. Крестьянин спрашивал, как лучше спрятать свои мечты от налоговой. Старушка – как оживить цветы, которые устали жить по регламенту. Один из бывших стражников просил заклинание, которое позволило бы ему не смотреть в глаза приказам.
Лисса каждому отвечала по-своему: кому-то – рецептом супа, кому-то – старой песней, кому-то просто взглядом, который говорил больше любых слов.
Так «Последний дракон» превратился в неофициальную Академию несерьёзных чудес. Учебный план включал уроки доброты, лекции о пользе иронии и семинары по безопасному применению надежды. Пепелок преподавал «основы эмоционального огня», Тия читала курс «кулинарная алхимия», а Фрик возглавил кафедру «практической лености как формы внутреннего равновесия».
Рован пытался составить расписание, но расписание вело себя подозрительно – строки мигали, предметы перемещались, а в разделе «обязательные курсы» само собой добавилось: «Спонтанное счастье. Практика. Неотменяемо».
– У нас даже бумага учится у жизни, – сказал он.