Когда он ушёл, Фрик протянул ей бумагу. – Мы официально непроверяемы. Он случайно поставил подпись не там, где хотел, и теперь сам ответственен за нашу радость.
– Значит, чудеса всё ещё умеют шутить, – сказала Лисса.
Ночью, когда все разошлись, ведьма вышла на улицу. Небо было чистым, звёзды – как крошки света, оставшиеся после чьего-то ужина. Пепелок тихо дремал у порога, а Фрик мурлыкал, сжимая в лапах свежий номер газеты. На первой странице – заголовок: «Империя отрицает существование Аполитичных чудес».
– Идеально, – прошептала ведьма. – Пока они нас отрицают, мы живём.
Она подняла глаза к небу, где, казалось, сами звёзды улыбаются, и тихо добавила:
– Пусть они пишут свои приказы. А мы будем писать запахи, смех и тёплые следы на земле. Это и есть настоящие документы мира.
Ночь тянулась долго, словно Империя решила замедлить ход времени, чтобы понять, почему мир снова смеётся. Лисса сидела у окна своей комнаты, босиком, с чашкой чая, который уже остыл. Внизу, под вывеской «Последний дракон», мерцали фонари – теперь они светились неровно, будто смеялись. Иногда один из них подмигивал другому, и Лисса знала, что это не сбой, а знак: магия снова разговаривает с городом.
Пепелок дремал у камина, вдыхая и выдыхая ровно, как живой кузнечный мех. Его дыхание мерцало янтарными искрами, и на стенах играли тени, похожие на миниатюрных драконов, готовых выпрыгнуть в реальность при первом вздохе мира. Фрик устроился прямо на книге налогового кодекса и использовал её как подушку, чему придавал глубоко философское значение. «Пусть хоть одна польза будет», – сказал он перед сном и храпел, как ленивый моралист.
Рован не спал. Он сидел у карты, которую сам нарисовал неделю назад, но линии на ней всё время менялись. Реки сворачивали, горы переставали быть гордыми, деревни появлялись там, где вчера были руины.
– Мир двигается, – сказал он тихо. – Как будто ему надоело стоять на месте, пока мы спорим, где у него центр.