Она взяла куклу, осторожно поставила на полку рядом с книгой чудес. В ту же секунду воздух в таверне стал теплее, а за окном дождь перешёл в тихий снег.
Женщина посмотрела на это и впервые за долгое время улыбнулась. – Сколько с меня?
– Столько, сколько стоит дыхание, – ответила ведьма. – То есть – ничего.
Когда дверь закрылась, Тия сказала: – Кажется, я начинаю понимать, почему сюда тянутся люди.
– Потому что здесь никто не требует квитанцию на чудо, – сказал Фрик.
Рован сидел у окна и молчал. Его взгляд был направлен куда-то вдаль, за границы улицы, где начиналась неизвестность. – Иногда я думаю, – сказал он наконец, – что всё это слишком хрупко. Словно стоит кому-то громко крикнуть – и всё рассыплется.
– Может, – ответила ведьма. – Но пока кто-то смеётся – оно держится.
Пепелок хмыкнул. – Тогда нам срочно нужен запас анекдотов.
Вечером, когда солнце крутилось над крышами, словно пыталось вспомнить, как светить, в таверну пришёл старый музыкант. С ним – скрипка, потёртая, с трещиной, как будто в ней хранился кусочек грома. Он не сказал ни слова, просто сел у двери и начал играть. Звуки были неровные, будто сам воздух не был уверен, хочет ли слушать, но постепенно музыка стала мягче. Люди, пришедшие просто за элем, замолкли.
Лисса слушала и чувствовала, как внутри расправляется что-то древнее, как дыхание после долгой заминочной паузы. Скрипка пела о домах, где ждут, о дорогах, где теряются, о том, что не нуждается в законах.
Когда последний аккорд затих, Фрик сказал: – За такую музыку Империя точно введёт акциз.
– Пусть, – ответила ведьма. – Мы всё равно не заплатим.
Музыкант поднял глаза. – Я искал место, где звуки не становятся доказательством. Кажется, нашёл.
Лисса кивнула. – Тогда оставайтесь. У нас всегда найдётся угол для тех, кто помнит, как звучит свет.
Он кивнул и остался. С тех пор в «Последнем драконе» по вечерам играла музыка, которой не было в законах. Люди приходили, приносили истории, оставляли усталость и уносили с собой тёплый кусочек неба, будто обожглись, но не жалели.