Тия вбежала с подносом, на котором дымились кружки кофе. – Улица полна слухов, – сказала она. – Говорят, Совет готовит новый указ – «о нравственной чистоте речи».
– Отлично, – сказала ведьма. – Теперь, чтобы выругаться, придётся заполнять бланк.
– Или запрашивать разрешение на сарказм, – добавил Фрик.
Все рассмеялись, но смех вышел с привкусом грусти. Они уже привыкли к тому, что абсурд – это форма государственного устройства.
Рован вошёл, высокий, усталый, с каплями дождя на плаще. Он выглядел так, будто ночь провёл не во сне, а в беседе с совестью.
– Новости не радуют, – сказал он. – В столице началась кампания по «обезвреживанию эмоциональных аномалий».
– Это как? – спросил Пепелок. – Империя снова воюет с чувствами?
– Теперь официально, – ответил Рован. – На улицах висят плакаты: «Бдительность – вместо вдохновения».
Фрик запрыгнул на подоконник и протянул лапу к солнцу, пробившемуся сквозь облака. – Если они запретят свет, я объявлю голодовку.
Лисса подала Ровану кружку. – Тогда они откроют Департамент снабжения темнотой.
Он сел, глотнул кофе и тихо сказал: – Иногда я думаю, что этот мир просто устал от себя.
– А мы – его утренняя побудка, – ответила ведьма. – С грохотом, ароматом и котом.
Тишина повисла между ними, густая и теплая. Потом Тия осторожно спросила:
– А если они придут снова?
– Тогда будем кормить, – сказала Лисса. – Ничто так не обезоруживает власть, как вкусная еда и уверенность, что её никто не боится.
Пепелок улыбнулся дымом. – Мне кажется, ты путаешь революцию с завтраком.
– Не путаю, – ответила ведьма. – Просто завтрак дольше хранится в памяти.
В этот момент дверь распахнулась, и внутрь ворвалась женщина в плаще из газетных страниц. В руках у неё была папка, перевязанная лентой.
– Срочные вести! – объявила она, тяжело дыша. – Совет признал смех непатриотичным.
Фрик издевательски потянулся. – Прекрасно. Теперь за каждый анекдот нас будут сажать в тюрьму для остроумных.
– Её уже строят, – сказала женщина. – Из мрамора и скуки.