– Учились, – ответила ведьма. – Смеяться.
Они не нашли ничего. Башня показалась им пустой. Стражи ушли, оставив за собой только запах металла и недоверия.
Когда всё стихло, Лисса присела у стены. – Теперь память живёт в нас. Пока мы помним, они ничего не смогут.
Фрик посмотрел на неё серьёзно. – Тогда держись, ведьма. Мир станет тяжелее, когда начнёт вспоминать.
Случайность зевнул и улёгся у неё на коленях. – А я запомню запах этого вечера. Он похож на чай с дымом и надеждой.
– Хороший вкус для начала революции, – ответила она, глядя в окно, где по небу ползли звёзды, как строчки из книги, которую никто не смог переписать.
Ночь в башне тянулась вязко, как сироп из лунного света, который кто-то пролил между звёздами. Лисса сидела у окна, глядя, как догорает фитиль лампы – он шептал, как старый друг, уставший объяснять, что всё повторяется. Под её ладонями лежала книга, которую никто не писал: страницы пусты, но на них проступали следы чужого дыхания, словно сама память пыталась вернуться через кожу. Рован спал у стены, его меч подложен под голову вместо подушки – привычка, а не необходимость. Фрик расхаживал кругами, собирая с пола тени, будто это были осколки разбитого зеркала, пригодные для шуток.
Тия шептала что-то Случайности, и тот посапывал, раздувая искры в форме слов. «Помни», – складывались они в воздухе, прежде чем раствориться в тёплом дыму. Ведьма чувствовала, как башня дышит – старыми стенами, пеплом, печалью, которая уже перестала быть грустью и стала топливом для упорства. Всё, что забыто, ищет возвращения. Всё, что сожжено, пахнет жизнью.
– Ты не спишь, – заметил Фрик, устраиваясь на подоконнике.
– А ты не молчишь, – ответила она.
– Я не создан для тишины. Впрочем, ты тоже.
Она усмехнулась. – Тишина – это просто момент между двумя смехами.
Он кивнул. – Тогда нам придётся смеяться до утра.