конвой больно тычет в спину:
— Идти! Не останавливаться!
В общем, полное бесправие.
Наконец меня приводят на большую поляну. Здесь тоже горит костер и стоят шатры. Только пламя этого костра явно магическое, а возле шатров сидят такие уроды, от которых даже мне, видавшей виды разной нечисти, становится тошно. От одной только гигантской, в рост человека, мухи с позолоченными клыками и выряженной в свадебное платье может замутить. И это еще самый приличного вида монстр!
Скелеты хватают меня за плечи и подводят ко входу в самый большой шатер, увешанный шкурами. От шкур здорово воняет, видно, выделали их кое-как…
— Мы привели ее, госпожа, — хором рявкают скелеты.
— Пусть войдет…
Голос, ответивший изнутри шатра, был каким-то бесцветным. Ненатуральным. Но мне некогда развивать эту мысль, потому что конвоиры резко вталкивают меня в шатер, и я, влетев в него на полной скорости, не удержавши равновесия, растягиваюсь на полу.
Каменном, гладком, как зеркало, полу.
Я стою на четвереньках и затравленно оглядываюсь вокруг. Высокие, из малахитовых плит, стены уходят под потолок, с которого свисают люстры, похожие на гигантские хрустальные слезы. Вдоль стен стоят золотые кадки с золотыми же деревьями. А в противоположном от меня конце этого огромного зала стоит трон под сверкающим зеркальным балдахином. На троне, поджав под себя ноги, сидит…
Девочка?
Я встаю и, постоянно оскальзываясь на гладком полу, подхожу к трону. Действительно, девочка. Лет двенадцати. С густо заляпанным веснушками носом, волосами, заплетенными в тугие косички… В светлом, салатного оттенка платьице…
И насмешливо-холодным взглядом глаз, горящих, как два зеленых светофора.
— Ну, со свиданьицем, племянница, — говорит, словно хрустальные бусинки бросает, девочка.
— Рада видеть тебя, ma tante.
Если меня все это и ошарашило, не стоит внешне демонстрировать свою растерянность. Мало ли я видела в жизни!
— Я могу присесть? — невозмутимо спрашиваю я. — И хотелось бы чего-нибудь выпить. Минеральной воды, например. Все-таки путь был утомительным. И потом… Ты не находишь, что это глупо — связывать мне руки?
Девочка заливается смехом и хлопает в ладоши:
— Будь по-твоему!
Я растираю затекшие запястья и с удовольствием усаживаюсь во взявшееся из ниоткуда кресло. Передо мной в воздухе возникает поднос с бутылкой боржоми и пластиковым стаканчиком. Надо же, какое крохоборство! Кругом, куда ни плюнь, самоцветы да золото, а на приличный стакан раскошелиться не могут. Ну да ладно, буду рада и этому.
Все-таки я выпила боржоми прямо из бутылки, проигнорировав одноразовую тару. Пусть из нее алкоголики пьют…
— У тебя дурные манеры, — заявила девочка, на моих глазах превращаясь в изумительной красы женщину лет тридцати. — Татьяна совсем не занималась твоим воспитанием.
— Серьезно? А я-то, глупая, всегда считала, что умею вести себя в обществе. Бутылочку вернуть? Все-таки, если сдать, какие-никакие, а деньги…
— Оставь себе, — хохотнула тетушка, наблюдая за тем, как я брезгливо стряхиваю с пальцев верткую зеленую ящерицу, в которую превратилась злосчастная бутылка. — Довольно! Пришло время поговорить с тобой серьезно.
Я внимательно посмотрела в ее горящие глаза:
— Как тетка с племянницей или… как ведьма с ведьмой?
— Последнее, — холодно уронила Анастасия.
— Тогда ты зря устроила все это шоу. Костры, скелеты… Скромная походная палатка, которая внутри оказывается больше, чем снаружи. Это же штампы, которыми даже Голливуд брезгует пользоваться! Или у вас на Урале мода всегда отстает лет на пятнадцать?
— Молода ты еще меня критиковать! — рявкнула тетка и добавила к своей внешности пару десятков лет. И хотя лицо ее по-прежнему оставалось холеным и великолепным, выражение было у него, как у одной знакомой мне базарной торговки рыбой. Торговка та любила собачиться с покупателями до посинения. В результате я наслала на нее неизлечимый фарингит, но сейчас не об этом. Ишь как грозно смотрит на меня уральская родственница! Прямо-таки стремится одним взором меня сжечь.
— Что, ведьма, не можешь против меня свою Силу применить? — неожиданно спросила тетка. — То-то же.
— Тебе легко говорить, заблокировав все мои возможности, — проворчала я, одновременно тайком лихорадочно пытаясь определить, каким было заклинание блокады и как ликвидировать его. Так узник потихоньку от охраны подпиливает решетку своей камеры. Только пока у меня ничего не выходило. Если тетка пользуется исключительно черными заклятиями, то мне, никогда подобные вещи не практиковавшей, сложно их нейтрализовать.