страшным, как вокзальный бомж?!
— Ни в коем случае не пей рома! И вообще никаких напитков крепче молока! Яська, ты слышал, что я сказала?!
— Если ты там станешь курить, я об этом узнаю. Не ручаюсь за последствия.
— Надеюсь, ты понимаешь, что, сойдя на берег в каком-нибудь порту (а вдруг!), ты должен провести свой досуг в библиотеке, а не в баре или борделе… Что такое бордель?.. Это такое место, что-то вроде стоматологической клиники. Ну вот, теперь я спокойна: туда ты ни за что не пойдешь.
— Не вздумай носиться по вантам, лазить на марсовую площадку и кататься на якоре. Ты капитан? Вот и веди себя соответственно.
— Если на корабле вспыхнет бунт, начинай громко, плавно и размеренно (как я тебя учила) читать “Илиаду”. На греческом, конечно! Это сработает лучше, чем пушки.
— Ни в коем случае…
— Не вздумай…
— Даже и не пытайся…
— А вот это исполняй неукоснительно…
— И не забывай про нас.
— И поскорее возвращайся…
* * *
На посеребренной тафте морской глади возникают очертания уже знакомого мне корабля и с каждой минутой становятся более четкими и зримыми. На мачтах горят огни святого Эльма. Черные паруса напоминают куски звездного неба.
Мы стоим на пирсе и ждем, когда борт чудо-корабля поравняется с нами. Обычный корабль не смог бы здесь пришвартоваться. А этот — может.
Подают сходни. У фальшборта стоит хранитель “Летучего Голландца”.
— Добро пожаловать на корабль, капитан, — говорит он Славке.
У меня перехватывает дыхание. Славка обнимает Авдея и меня, смотрит на нас — счастливо и умоляюще:
— Мне пора!
— Да, — киваю я. — Ступай. Чего уж разводить церемонии…
Славка поднимается на борт и машет нам рукой:
— Все будет хорошо! Я вернусь!
— Да, — шепчу я одними губами и теперь уже вовсю плачу. — Именно так и будет.
Огни на “Летучем Голландце” вспыхивают ярче, приветствуя своего капитана. Корабль стремительно сливается с окружающей темнотой, и уже через минуту море абсолютно пусто и спокойно, словно и не было никакого корабля.
— Я боюсь за него, — говорит Авдей.
— Не бойся.
Я показываю мужу маленький пластиковый пакетик, в которых обычно продают кулончики или сережки. Только вместо украшений в пакетике — прядка пушистых Славкиных волос.
— У него на груди, в ладанке — прядь моих волос, — говорю я, сглатывая слезы. — Ты не думай, это не пустая сентиментальность. Волосы всегда были проводником чародейной силы, и я как бы установила между собой и сыном волшебную связь. Над его волосами я буду каждый день шептать заклинания, чтобы его путешествие проходило благополучно; а если, не дай Вальпурга, что-нибудь с ним случится, его локоны изменят цвет. Но случиться ничего не должно, потому что я, моя ведьмовская сила — с ним, в пути, в ладанке, которую он носит.
— Так вот откуда пошла традиция обмениваться локонами…
— А ты думал! — Слезы уже прошли, оставив после себя ощущение легкой печали. — Таким образом между близкими людьми устанавливалась крепчайшая ментальная связь, крепчайшая, как волос.
— Волос тонок…
— Да. Только может выдержать подвешенную к нему гирю в несколько килограмм. Впрочем, это уже физика. А я, если ты успел заметить, предпочитаю заниматься магией. Кроме того, если уж пошла речь о защите, Славка заговорен весь — от макушки до пяток — от болезней, от врагов, от шквального ветра, долгого штиля и горького разочарования. Я такой кокон охранительных заклинаний вокруг него сплела! Плазмометом не возьмешь!
— Чем? — впервые за весь вечер Авдей захохотал.
— Плазмометом. Или этим… молекулярным деструктором. Ну, в общем, всей этой фигней, которой вы снабжаете своих фантастических героев.
— Слушай, Вика, с твоими способностями стране просто не нужна армия.
— В принципе, да… Любимый…
— Да?
— Почитай мне стихи, а?
— Ты это серьезно?
— Абсолютно. Ты посмотри, какая ночь! Море, звезды… Сын уплыл на корабле к неведомым берегам… А душе тоскливо. Почитай, Белинский, развей мою печаль.
— Завтра в Одессе выпадет снег, — убежденно заявил муж. — Ты лет пять не просила меня стихи читать!
(А у меня было время их слушать?! Когда трое детей скачут вокруг! Я даже с радио ушла и привыкла к роли домохозяйки — матери семейства. Но об этом лучше не надо.)
Я ласковой кошечкой прижимаюсь к супругу, и он сдается. Хотя в глубине души (я-то знаю) он донельзя счастлив тем, что я попросила его читать стихи. Поэты-они все такие.
Приходит время кораблей,
Когда приходит нужный ветер.
Прости меня. Переболей.
И отпусти ко всем на свете.
Возвышенно-простой чертеж
И дух певучих стройных сосен —
Вот где