Глава Трибунала, у нее старческий маразм. А я от имени всех остальных Матерей заявляю, что мы принимаем вас и поручаем вам вести те дела, которые оговорены в вашей должностной инструкции. Кстати. Когда вы вернетесь в свой домик, то в гостиной вы обнаружите компьютер и папки с документацией, которую вам необходимо привести в порядок. А еще в ближайшие три дня вы должны предоставить на рассмотрение Трибунала проект эргономического использования побочных эффектов приворотных зелий. Необходимая информация найдется в папке с ярлыком “Венец безбрачия”. На сегодня это все. У других Матерей есть вопросы, предложения, пожелания?
— Пусть посещает официальные собрания в положенной ведьмам форме, — сурово отрезала Мать Забота.
— Она учтет это. Госпожа Викка, можете быть свободны.
Я прищурилась:
— До какого времени?
— Что?
— До какого времени я могу быть свободна?
— Разумеется, до следующей полуночи. Да, и вот еще что… Благословенны будьте.
— Вам того же, — тихо рыкнула я и чуть ли не бегом вынеслась из зала Трибунала.
Серпентарий? Да по сравнению с этими лицемерными тетками серпентарий покажется кружком любителей оригами!
Видимо, Матери Ведьмы разозлили меня настолько, что я не заметила, как несусь на приличной скорости над верхушками деревьев, не пользуясь при этом ни помелом, ни “драконоформой”. Это меня ярость окрылила…
Возле своего домика я снизилась и постаралась успокоиться. Ведь это только начало. Мне предстоит терпеть такие выходки еще целый год (причем на благотворительных началах: титул Госпожи Шабаша никаких материальных поощрений не предусматривает). Целый год не видеться с родными… Переживать, как там дочки. Не болеет ли мама. Не задумал ли прогуляться налево любвеобильный супруг… А еще…
Как ты там, мой бесстрашный капитан Яська? И в каких ты сейчас морях?
Я машинально покрутила широкий полый браслет, в котором хранились локоны бесшабашного сынули. Браслет заиграл тихую мелодию “Просьбы о колыбельной”, песенки, стихи для которой написал мой муж, еще тогда, когда мы ждали рождения Ярослава…
Сочини колыбельную нашему сыну.
Может быть, пропоешь ее вместо меня
В час, когда, все созвездия щедро рассыпав,
Ночь забудет о бедах прошедшего дня.
Пусть мотив ее будет, как жизнь, незатейлив,
А слова безмятежны, чисты и нежны.
И под песенку эту лампаду затепли,
Чтобы мальчику снились счастливые сны.
Да, я знаю, ты любишь тревожные сказки.
И все песни твои — словно к бою призыв…
Но ребенок пусть будет отважен и ласков,
Не стыдится слезы, не страшится грозы.
Пусть он будет… И этого, право, довольно —
Просто быть и любить, без чинов, без имен…
Ты вплети в эту песенку звон колокольный
И дыхание боя, и шелест знамен…
Подари этой песенке знанье и силу,
Ибо только она — путеводная нить.
Сочини колыбельную нашему сыну,
Если я не успею ее сочинить.
… В моем сознании еще звучала песня, утешая и делая пустыми и никчемными все волнения, связанные с глупыми тетками из Трибунала. Я прижала прохладное серебро браслета к разгоревшейся щеке, словно убирая беспокойство и боль. Словно расслышав тихий Яськин голосок: “Мам, ты не переживай. Все получится!..”
— Конечно, сынок… — беззвучно прошептала я.
И тут ночь буквально взорвалась непонятным отвратительным шипением и каким-то похрюкивающим визгом! И источником звуков было крыльцо моего домика!
Негодяи! Ни минуты покоя! Очередное покушение, что ли?!
Я поторопилась и увидела на ступеньках настоящее кровавое побоище. Покушение имело место. Но покушались, слава Святой Вальпурге, не на меня. Здоровенный еж трепал тощенького, жалкого, почти уже дохлого ужика.
— Садист! — прохрюкала я ежу на его языке. — Отпусти его немедленно.
Ёж мне, разумеется, не ответил. Но по исходящим от него феромонам я поняла, что он желает мне валить куда подальше и не отнимать у него добычу.
Мне почему-то стало жалко безобидную змеюшку. Аж до слез. Ей досталось сегодня так же, как и мне, — ни за что ни про что. Поэтому, ёжик, извини…
Колючий паршивец застыл, подняв лапки, от моего заклинания. Уж с разодранной спинкой валялся на крыльце, как кусок испорченного кабеля.
— Брысь, — сказала я окаменевшему ежу, тот очнулся и дунул в кусты. А ужика я брезгливо взяла за кончик хвоста и внесла в дом.
— Буду тебя лечить, а также кормить и всячески о тебе заботиться, — сказала я бедолаге. — А то мне тут совсем одиноко без живой души.
Уж, по-моему, был не против перспективы пожить со мной в одном доме.
— А звать я тебя буду Баронетом, — улыбнулась я. — Классная кличка для змейки.
*