высоты. Самолет пролетел над кукурузой, изгородью
и аккуратно сел на три точки. Судя по тому, как Дональд умел
сажать свой трэвел эйр, можно было догадаться, что он летал
уже давно.
Самолет подкатил к нам, остановился. Я подошел поближе.
На пропеллере жуков не было. Эта восьмифутовая бритва не
тронула ни единой мухи.
Я взобрался на крыло, расстегнул у девочки ремень,
открыл маленькую дверцу передней кабины и показал ей, куда
нужно сойти, чтобы не повредить обшивку крыла.
— Ну, как тебе понравилось? — спросил я.
Она меня не слышала.
— Деда, я не боюсь! Честно, мне не было страшно. Дом
был похож на игрушечный, мама помахала мне рукой, а Дон
сказал мне, что я боялась потому, что когда-то упала и
умерла, а теперь мне бояться больше нечего. Деда, я хочу
стать летчицей. Я хочу самолет, и тогда я сама буду
ухаживать за мотором и везде летать и возить людей! Можно?
Шимода улыбался, глядя на то, как старик пожимает
плечами.
— Это он тебе сказал, что ты станешь летчицей, сара?
— Нет, я сама так решила. Ты же знаешь, я уже
разбираюсь в моторах!
— Что ж, поговорим об этом с твоей мамой. А сейчас нам
пора домой.
Они поблагодарили нас и заторопились к своему пикапу,
оба потрясенные случившимся в поле и в небе.
Под’ехали два автомобиля, потом еще один, и вот в поле
выстроилась целая очередь людей, желающих увидеть Феррис с
воздуха. Мы сделали один за другим по двенадцать-тринадцать
полетов, и я с’ездил на бензоколонку за горючим для флита.
Вслед за тем еще несколько пассажиров, потом еще, но до
заката мы успели сделать еще по полету-другому.
Я где-то видел табличку: «население 200», и по моим
подсчетам мы обслужили всех, а кроме того еще нескольких
приезжих.
В суете полетов я забыл спросить Дона о Саре и о том,
что он сказал ей, выдумал ли он эту историю о смерти или
считал ее правдой. Но время от времени, пока пассажиры
менялись местами, я внимательно осматривал его самолет. На
нем не было ни следа, ни капли масла, и, летая, он явно
старался избегать жуков, которых мне приходилось оттирать с
ветрового стекла каждые час-два.
Когда мы закончили полеты, небо было уже почти черным.
Я положил в свою походную плитку сухие кукурузные стебли,
бросил на них угольные брикеты и зажег огонь. Было совсем
темно. Огонь отбрасывал тени от стоящих рядом самолетов на
золотистую траву.
Я заглянул в свой ящик с продуктами.
— Суп, тушенку или спагетти? — спросил я у Дона. — есть
еще груши и персики. Хочешь горячих персиков?
— Все равно, — мягко ответил он. — все или ничего.
— Ты разве не проголодался? Сегодня был трудный день.
— У тебя такой выбор, что не от чего приходить в
восторг. Разве только немного тушенки…
Я открыл банку с тушенкой своим ножом из спасательного
комплекта офицеров швейцарских ВВС, проделал ту же операцию
со спагетти и повесил обе банки над огнем.
Мои карманы были набиты деньгами… Это было самое
приятное время за весь день. Я достал из кармана смятые
банкноты и принялся считать их, даже не пытаясь разгладить.
Я насчитал 147 долларов и стал проводить в уме нехитрые
арифметические расчеты:
— Это будет… Это будет… Так… Четыре и два в уме…
За один день сорок девять полетов! Мы с флитом выбились
за сто долларов, дон! А ты, наверное, и за все двести. Ты
же, как правило, возишь по двое.
— Как правило, — ответил он. — кстати, о том учителе,
которого ты ищешь…
— Никакого я не ищу учителя, я считаю д е н ь г и! — сказал
я. — на это можно прожить н е д е л ю, даже
если целую неделю будет идти дождь!
Он посмотрел на меня и улыбнулся.
— Ну, а теперь, когда ты кончил купаться в деньгах, — сказал
он, — не дашь ли ты мне немного тушенки?
3
Массы, толпы и лавины людей обрушились на одного из
них, стоящего в центре. Затем все эти люди превратились в
океан, который грозил затопить его, но он, посвистывая,
пошел по воде и исчез. Океан воды превратился в океан травы.
Белый с золотом трэвел эйр приземлился на эту траву, из
кабины вылез пилот и водрузил над океаном полотно с
надписью: «полет — 3 доллара — полет».
Когда я проснулся и вспомнил весь этот сон, который
почему-то пришелся мне по душе, было уже три часа ночи. Я
открыл глаза и увидел трэвел эйр, стоящий в лунном свете
рядом с моим флитом. Шимода сидел на своем спальном мешке,
опершись спиной на левое колесо своего самолета точно так
же, как в тот момент, когда я увидел его впервые. Не то,
чтобы я видел его отчетливо, нет, просто