Смерти не было. Смерти
вообще никогда не было, и этот человек был моим другом.
— Дональд!… Т ы ж и в! Что ты там делаешь?
Я подбежал и обнял его. Он был реален. Я чувствовал
наощупь кожу его летной куртки, плоть его рук.
— Привет, — сказал он, — если ты не возражаешь, я
сейчас заделаю эту дыру.
Я был так счастлив видеть его, что уже ничего не
казалось мне невозможным.
— Лаком и тканью? — спросил я. — ты пытаешься ее
залатать лаком и тканью?.. Брось, с м о т р и, в с е
у ж е п р е к р а с н о с д е л а н о, — и с этими
словами я провел своей рукой над окровавленной обшивкой, и
когда я убрал руку, дыры уже не было. От носа до хвоста
самолет был обтянут новенькой, блестящей, как зеркало,
тканью.
— Так бот как ты это теперь делаешь! — сказал он, и в
его глазах я прочитал гордость за своего тупого ученика,
который наконец-то превратился в успевающего ментального
механика.
Я не счел это странным, во сне мне это казалось обычным
делом.
Рядом с его самолетом горел костер, над огнем висела
сковородка.
— Ты что-то готовишь, Дон? Знаешь, я ни разу не видел,
чтобы ты что-нибудь готовил. Что у тебя сегодня на завтрак?
— Оладьи, — сказал он само собой разумеющимся тоном. — последнее,
чему я хочу научить тебя в этой твоей жизни, — это
приготовлению оладьев.
Он отрезал два куска своим карманным ножом и один из
них подал мне. До сих пор я чувствую во рту этот вкус…
Вкус опилок и застарелого библиотечного клейстера,
зажаренных на свином масле.
— Ну как? — спросил он.
— Дон…
— Месть призрака, — улыбнулся он. — я сделал их из
замазки.
Он бросил свой кусок обратно в сковородку.
— И все это для того, чтобы напомнить тебе, что если ты
когда-нибудь захочешь поставить кого-то на путь истинный,
делай это при помощи своих знаний, а не посредством оладьев,
о’кэй?
— Н_е_т! Полюби меня, полюби мои оладьи, дон! Это для
меня вопрос жизни и смерти!
— Хорошо, но я гарантирую тебе, что твой первый же ужин
с кем угодно тут же станет последним, если ты будешь угощать
его своими оладьями.
Мы расхохотались и тут же замолчали. Я смотрел на него,
не говоря ни слова.
— Дон, с тобой все в порядке?
— А ты считаешь меня мертвым, а, Ричард?
— Это не сон? Я не забуду, что я тебя видел?
— Нет, это не сон. Это другая пространственно-временная
система, а каждая другая пространственно-временная система
для нормального земного существа, которым ты пробудешь еще
некоторое время, является сном. Но ты запомнишь этот сон, и
это изменит твое мышление и твою жизнь.
— Я увижу тебя снова? Ты вернешься?
— Не думаю. Я хочу подняться над временем и
пространством… Я, собственно, уже это сделал, но между
нами существует связь, между нами с тобой и другими членами
нашей семьи. Если перед тобой встанет какая-нибудь
неразрешимая проблема, сконцентрируй на ней все свои мысли и
ложись спать. Тогда, если захочешь, мы сможем встретиться
здесь, у моего самолета и обсудить ее.
— Дон…
— Что?
— Почему именно ружье? Почему это случилось? Я не вижу
ни славы, ни чести в том, чтобы подставить свою голову под
выстрел.
Он сел в траву под крыло.
— Поскольку я никогда не был сенсационным мессией, я
никогда не был обязан кому-нибудь что-нибудь доказывать. А
так как тебе необходимо попрактиковаться в том, чтобы
поспокойнее относиться ко всевозможным явлениям и не быть
ими расстроенным, — веско добавил он, — для тренировки тебе
не мешает попользоваться кровавыми явлениями. Мне это тоже
будет приятно. Смерть похожа на ныряние в глубокое озеро в
жаркий день. Сначала ты чувствуешь шок от холодной острой
перемены субстанций, секундную боль от этого шока, и, приняв
смерть, наконец, ты можешь выкупаться в ее реальности. Но
после стольких раз можно привыкнуть даже к шоку.
Через некоторое время он встал.
— Лишь немногим людям будет интересно то, что ты им
скажешь. Но, наверное, так оно и должно быть. Запомни:
достоинства учителя определяются не по размерам толп,
которые его окружают.
— Дон, я обещаю тебе запомнить это. Но я брошу это
дело, как только перестану получать от него удовольствие.
Никто не подходил к трэвел эйру, но его пропеллер начал
вращаться, мотор его выбросил облачко голубого дыма, и звук
его заполнил все пространство над лугом.
— Обещание принято, но… — он посмотрел на меня и
улыбнулся, будто бы не понимая меня. — тебе не нравятся
толпы, — сказал он.
— Нет, не то, чтобы они мне не нравились, просто
необходимо